Возможно, это был вечер, поскольку ему было холодно.

– Айтман…

Он открыл глаза и вновь увидел перед собой худое, морщинистое лицо старца Громма. Он слышал его смех и тихий голос:

– Айтман…

Ему хотелось возразить Иммануилу, он пытался разговаривать с ним, спрашивал про лодку, но уже через мгновение невероятная слабость вновь одолевала Слэйна, и он погружался в сон.

– Дайте мне энергена, – просил он Женеву.

Он по-прежнему слабо различал окружающее его пространство и долго не мог вспомнить, что ему нужно было делать и что узнать.

Ему казалось, что вместо головы у него была открытая чёрная дыра, в которой умещалась вся Вселенная.

Теплее не становилось, где-то внизу, на земле, как ему казалось, его дёргало за невидимые ниточки его собственное тело, прося солнца.

«Что ему от меня нужно?» – с некоторым раздражением, растворяясь по крупицам в мягких небесных перинах, думал он, и в этот момент тело вновь дёрнулось и позвало к себе.

– Ну, что? – с недовольством произносил он, и его сознание куда-то медленно опускалось, туда, где было холодно, мрачно, и влажность в воздухе была настолько ощутимой, что хотелось выжимать его с силой, как губку.

– Ему стало ещё хуже: жар не спадает, лихорадит и бредит.

Перед его лицом звонко говорила темноволосая женщина, очень похожая на Женеву.

– Недолго ему осталось. Хорошо хоть на родной земле умрёт, – отвечал ей второй голос за спиной.

Слэйн закрыл глаза и когда открыл их, то увидел перед собой улыбающуюся физиономию Капоне. Он зажмурился и вновь открыл глаза – Капоне был перед ним.

– Эл…Наконец-то ты явился, что мне делать дальше?

Медленно и с трудом выговаривая неестественно тянущуюся фразу, словно используя для этого каучуковый язык, Слэйн продолжал извиваться всем телом в жуткой лихорадке. У него сильно слезились глаза, во всём теле чувствовалась боль, он мычал, не в силах её терпеть.

Лицо Капоне удалялось, и Слэйн уже начал проклинать его и, закатывая глаза, продолжал извиваться, словно огненная змея.

Рядом с ним сидела Женева, которая с серьёзным и обеспокоенным лицом протирала ему лоб и делала холодные компрессы.

Громм за её спиной переминал в маленькой ступе какие-то растения и корешки. Он словно пародировал мычание лихорадочного и забавного детского усердия, продолжая готовить своё снадобье.