** *

В нагорье уже несколько дней шел снег, но, несмотря на буран, вертолет уверенно врезался винтами в заполненную мелкими белыми хлопьями пелену, иногда чуть покачиваясь под порывами ветра, гуляющего над сопками.

– Жаль, что видимость плохая, – посетовал Гао, разочаровано кивнув головой в сторону окна. – Зимой здесь особенно красиво. Снег в этих местах – большая редкость. Лес и бамбуковые рощи не сбрасывают листву, и необычное сочетание зеленого и белого наводит на мысли о единстве жизни и смерти.

– Да ты философ, – не скрывая сарказма в голосе, отозвался со своего кресла Монтини.

– Каждый китаец немного философ. Пять тысячелетий назад, когда европейцы еще бегали по лесам в невыделанных шкурах, убивая друг друга грубыми бронзовыми топорами, в Китае уже была цивилизация – города, искусство, наука и, конечно, философия. Мне иногда кажется, что философия заменила для правящей элиты религию, и это возвысило верхушку в глазах простых людей.

– Да брось ты, – Майк недоверчиво посмотрел на китайца. – Ты хочешь сказать, что Китай древнее Римской империи, или греков, или... Кто там у нас еще был?

– Неуч, – добродушно улыбнулся Гао. – Ваше пренебрежение историей, традициями да и знаниями вообще постепенно ведет Запад к упадку. Да ты и сам об этом говорил. А насчет того, кто древнее... В Европе первой цивилизацией, если можно так назвать, было Минойское царство, возникшее на острове Крит в 2700 году до нашей эры. Если взять Большое Средиземноморье, то Египет, конечно, будет постарше. Там культура оформилась почти четыре тысячи лет назад. Но с Китаем по древности могут сравниться только шумеры и Индия. Пять тысяч лет назад у нас были города, знания и технологии, которые не снились остальному миру. Мы очень древняя и очень терпеливая нация.

– Ладно, хватит про историю, а то у меня разовьется комплекс неполноценности, – махнул рукой итальянец и обратился к Ривье: – А ты что насупился? Не наводи тоску. Если наш китайский друг прав, скоро мы снова прикоснемся к вечности.

– Да ну тебя! – угрюмо пробурчал Ник, вглядываясь в круговерть белых хлопьев за окном. Секунду назад ему показалось, что они связаны извивающимися в неведомом танце радужными нитями. Такие видения одновременно пугали и радовали его, заставляя забыть про все и пробуждая неконтролируемое желание еще раз прикоснуться к основе мироздания. Он даже пытался усилием воли вызвать образы Сингулярности, но перед ним всплывала лишь плоская, лишенная жизни и содержания картинка, которую можно было назвать простым отпечатком события в памяти.