Ещё раз вдохнув поглубже, я собираюсь с силами, чтобы произнести самые трудные слова:
– На восток нужно переправить и Айвена Гуриэля вместе с матерью.
Всепоглощающее бурное пламя Айвена рвётся ко мне, но я не могу поднять на него глаз. У меня просто нет сил.
– Всех, перечисленных в списке Ферниллы, необходимо вывезти из Верпасии, – настаивает Тьерни.
Фернилла передаёт коммандеру длинный список, бросив на него последний взгляд, и коммандер Вин согласно кивает.
– И Ферниллу тоже, – звонко выкрикивает Бледдин, глядя на повариху. – Фернилла, ты забыла внести своё имя в список.
Фернилла молчит, опустив глаза, и Бледдин встревоженно спрашивает:
– Фернилла, почему тебя нет в этом списке?
Я стремительно оборачиваюсь к поварихе, удивлённо приподнимая брови. Она долго молчит, её лицо каменеет.
– Я подмешаю яд в пищу.
Я вздрагиваю, Бледдин отчаянно мотает головой, окидывая всех собравшихся яростным взглядом.
– Нет! Ни в коем случае. Фернилла, ты просто не можешь…
Бледдин продолжает что-то говорить на языке урисков, требовательно обращаясь к поварихе, размахивая руками, будто защищая право Ферниллы на жизнь. Из глаз Айрис льются слёзы, она горестно всхлипывает.
– Бледдин Артерра и Айрис Моргейн, – низким, звучным голосом произносит Фернилла. – Сию минуту прекратите!
Бледдин умолкает на полуслове, на её лице застывает умоляющая маска, на шее вздуваются жилы. Айрис отворачивается и зажмуривается, даже не вытирая слёз.
– Я старая, – мягко, но настойчиво произносит Фернилла. – Колени болят. Спину ломит. Болезни замучили. Мне не дойти до земель Ной. А вы все дойдёте. И заберёте с собой мою внучку. Пусть она живёт счастливо. Здесь её ничего хорошего не ждёт. Если вы любите меня, прекратите эти рыдания и уведите Ферн в безопасное место.
Не скрывая слёз, Бледдин решительно кивает. Айрис прячет лицо в ладонях.
Я тоже без стеснения плачу.
– Не надо, – прошу я повариху и поворачиваюсь к коммандеру Вин. – Должен же быть другой способ. Фернилле тоже надо уйти. Мы просто не продумали ещё, как это сделать.
Фернилла накрывает мою руку своей мозолистой ладонью и ласково смотрит на меня с материнской грустью.