– Какое это имеет значение? Теперь они не могут изменить ход вещей. Слишком поздно.

– Ты вообще-то должен быть штурманом, живой оракул, – настаивала Преподобная Мать. – Что ты видишь?

В ответ Эдрик снова пожал плечами. Непривычное для него чувство жалости и доброты заставило его смолчать.

– Ты называешь себя живым оракулом, – насмешливо сказала Ирулан, – но не знаешь ни того, что я сделала, ни того, что сделаю в будущем.

Эдрик, нагнувшись, пристально вгляделся в ее лицо.

– Вас вообще не должно быть здесь, миледи, – сказал он. – Гвардейцы выведут вас отсюда. Идите с ними, пока еще есть время.

– Что за чушь вы несете? – спросила Преподобная Мать, чувствуя скрытый подтекст в словах Эдрика.

– Это очень опасное место, – ответил Эдрик, – и скоро оно станет еще опаснее.

– Вы просто болтаете сами не знаете что, – проговорила Преподобная Мать, но в голосе ее не было убежденности. Она снова нетерпеливо зашагала по камере, возбужденная каким-то смятением собственного предзнания.

– Ты что-то видел, – обвиняющее произнесла Ирулан. Она встала и подошла ближе к глазку.

Преподобная Мать силой оттащила ее от двери.

– Он ничего не видел, кроме расплывчатых пятен своей собственной жизни, кувыркающихся перед его глазами! Разве не так, штурман?

– Возможно, – согласился Эдрик. Тоска и равнодушная безнадежность снова захлестнули его.

– Ну и что это? – резко спросила вдруг Преподобная Мать.

– Что это? – переспросил Эдрик и покачал головой. Ему не хватало воздуха со специей. Клетки его испытывали голод, который нельзя было утолить через желудок.

– Говори, что ты видел! – выйдя из себя, рявкнула Преподобная Мать.

– Он мертв, – ответил Эдрик.

– Мертв? – переспросила Ирулан. – Кто мертв?

– Атрейдес, – ответил Эдрик.

Преподобная Мать резко застыла перед смотровым глазком и утвердительно кивнула.