– И почему ты так решил?
– Потому что мне никогда не было нужно верить в него, чтобы служить ему. – Галеот надменно фыркнул, обнаруживая тем самым недостаток манер, делавший его варваром в высшем обществе. – И потому что все это время я бросал вместе с ним счетные палочки.
Слова эти лишили Пройаса желания сопротивляться и последних остатков воли. Он отвернулся от высокого норсирайца. Молча он переводил отстраненный взгляд от точки к точке в толпе, от лица к возбужденному лицу, злобному ли, страдающему ли – все они скалились, как принято у Спасенных. Сияющий лик их пророка отражался синевой на бородах и мокрых щеках. Многие плакали, другие разглагольствовали, выкрикивали обеты, но на лбах их отпечатывалась обыкновенная ненависть, ставшая платой за преданность.
– Ты соединяешься с Богом, только когда страдаешь! – вопиял голос над их головами.
– Ты соединяешься с Богом, только когда страдаешь!Пройас замечал бесчисленные голубые искорки – отражения Анасуримбора Келлхуса – в глазах людей Ордалии, стоявших рядом друг с другом, от шеренги к шеренге, от полка к полку – одинаковые яркие голубые точки…
Поблекшие, как только померкли перед ними ложные отражения.
– КОГДА! ТЫ! ЖЕРТВУЕШЬ!
КОГДА! ТЫ! ЖЕРТВУЕШЬ!Грохочущие валы льстивых голосов.
– Ты никогда не поймешь! – крикнул ему в ухо Саубон.
– Чего не пойму?
Как часто разногласия, возникшие между мужами, обращаются против более усталого и нуждающегося из них!
– Почему он сделал меня равным тебе?
Искренности в этих словах оказалось достаточно, чтобы захватить все его внимание.
Полным пренебрежения движением руки Саубон указал на разыгрывавшийся вокруг них безумный спектакль и одновременно отмахнулся от него.
– Все это время ты полагал, что он ведет войну ради того, чтобы в мире воцарилась праведность! И только теперь ты понял, насколько ошибался. – Норсираец сплюнул, увлажнив древесину между сапогами Пройаса. – Благочестие? Рвение? Ба! Это же просто инструменты, которыми он работает!
Недоверие, слишком болезненное для того, чтобы его можно было скрыть.
– Инструменты для че…
Пройас осекся, в наступившей вдруг тишине собственный голос показался ему слишком громким и гневным. Он посмотрел вверх, глаза его были обмануты тем, будто все вокруг поступили подобным же образом…