Ему придется научить ее еще очень многому!

– Теперь они не сумеют справиться с нашими стенами, мой милый. Мы едим досыта, нас кормит море, и целая империя спешит к нам со всех Трех Морей! Фанайал. Был. Большим. Дураком. Он считал, что сумеет воспользоваться нашей слабостью, однако на самом деле всего лишь показал своим дикарям, кому положено править!

Кельмомас, конечно, уже слышал все это, – как и то, что отец, при всей его требовательности к провинциям, «идолов не разбивал». Но мальчишка никогда не видел в фаним реальной угрозы. Если на то пошло, он привык считать их своими союзниками – и при том донельзя тупыми – в войне с сестрой. Он опасался одного: что они попросту улизнут, ибо тот день, когда они снимут осаду, станет днем, когда эта ведьма-дура-сестра предаст его – Tелли! Даже если мать сперва не поверит ей, рано или поздно она все же сделает это. Невзирая на все сестрины странности, невзирая на ее неспособность ощущать какие-либо эмоции, не говоря уж о любви, Телиопе мать доверяла более всех остальных.

Кельмомас ощущал, что осознание возможных последствий заставляет его тело ударяться в рев. Это было чересчур… слишком уж чересчур.

Необходимость пронзала его насквозь. Необходимость, помноженная на еще более безумную необходимость.

Никогда еще, никогда, даже в самые страшные дни его каннибальского прошлого, после мятежа Святейшего дядюшки, он не чувствовал еще подобного угнетения, такой злой, можно сказать чудовищной, обиды. Огорчала даже мать! Верить Телли, а не ему! Не ему, надо же!

Словом, отец слишком многому не научил мать. И ей еще предстоит научиться.

Западная терраса опустела, Эсменет прислонилась к балюстраде, подставив закрытые глаза закатному свету и ощущая всем лицом ласковое тепло. Последний из ее экзальт-министров вместе со своими аппаратариями растворился среди городских улиц. Нгарау, быть может, ощущая ее настроение, удалился вместе со всеми рабами. Она даже стряхнула с ног шлепанцы, чтобы полнее ощутить этот закат босыми ступнями. Остались только ее инкаусти, стоявшие в одиночестве неподвижные часовые, мужи, готовые умереть, как умер Саксис Антирул, храня ее безопасность.

Собственные свершения казались ей чудесными.

Если бы только она понимала их.

Она обнаружила, что, заново перебирая события, понимает их все меньше. Однако известия о происшедших чудесах и кровопролитиях – о низвержении Майтанета, о гибели последнего кишаурим – разошлись повсюду, вызывая еще и удивление. Менестрели запели о ней, каста слуг отвергла ятверианские штучки и провозгласила ее своей. Заудуньяни Трех Морей объявили ее примером для себя и доказательством божественной природы своего дела. Пошли в оборот памфлеты. Оттискивались и обжигались несущие ее имя бесчисленные таблички с благословениями. Она сделалась Эсменет-арумот, Несломленной Эсменет, Матерью империи.