Перегрино ответил шепотом:

— Я твой епископ, Эстевано, посланник Христа на этой планете, и ты должен разговаривать со мной с уважением, подобающим моему чину.

Ким стоял молча, разъяренный.

— Я думаю, что было бы лучше, если бы Глашатай не рассказал все это публично. О некоторых вещах лучше узнать в частной беседе, чтобы нам не приходилось справляться с шоком, когда на нас все смотрят. Именно для этого мы исповедуемся в специальных кабинах, которые защищают нас от позора, когда мы боремся со своими приватными грехами. Но будь откровенен, Эстевано. Да, Глашатай рассказал эти истории, но ведь они правдивые. Не так ли?

— Да.

— А теперь, Эстевано, давай подумаем. До сегодняшнего дня ты любил свою мать?

— Да.

— А эта мать, которую ты любил, уже изменила мужу?

— Десять тысяч раз.

— Ну, я думаю, что она не такая распущенная. Но ты говоришь, что любил ее, хотя она и согрешила. Так разве сегодня это другой человек? Разве она изменилась со вчерашнего дня? Или только ты изменился?

— То, чем она была вчера, было неправдой.

— Ты хочешь сказать, что из-за того, что ей было стыдно признаться своим детям, что она изменяла мужу, она лгала и тогда, когда заботилась о вас все эти годы, пока вы росли, когда доверяла вам, когда учила вас…

— Она не была такой уж заботливой матерью.

— Если бы она пришла на исповедь и получила прощение за свои грехи, ей не нужно было бы говорить вам совсем ничего. Вы бы ничего не узнали до самой своей смерти. И это не было бы ложью; если бы она получила прощение, она не была бы прелюбодейкой. Признайся, Эстевано: ты сердишься не из-за ее измены — ты сердишься из-за того, что опозорился перед всем городом, пытаясь защитить ее.

— Я, по-вашему, похож на дурака?

— Никто не считает тебя дураком. Все думают, что ты верный сын. Но теперь, если ты подлинный последователь нашего Учителя, ты должен простить ее и показать ей, что ты любишь ее больше, чем раньше, потому что теперь ты понимаешь ее страдание.

Епископ взглянул в сторону двери.

— У меня здесь назначено совещание, Эстевано. Пожалуйста, пройди в мою внутреннюю комнату и помолись Маделине, чтобы она простила твое непрощающее сердце.

С видом скорее потерянным, чем сердитым, Ким прошел за занавеску за столом епископа.

Секретарь епископа открыл другую дверь и впустил Глашатая Мертвых. Епископ не встал. К его удивлению, Глашатай преклонил колена и поклонился. Это католики делали, только чтобы выказать свое уважение публично, и Перегрино не мог понять, что Глашатай имел в виду. И все же этот человек стоял на коленях, ожидая, и епископ встал со своего кресла, подошел к нему и протянул кольцо для поцелуя. И даже тогда Глашатай все еще ждал, и наконец епископ сказал: