Как по субботам она усердно моет полы и протирает оконные стёкла.

Как подросший Даниэль жарит ей кривоватые блинчики на ужин. Ей нравится, как чисто и свежо у них дома перед Рождеством. Нравится вместе наряжать ёлочку и потом по очереди – то он, то она, – искать скромные, но тщательно подобранные, желанные подарки.

Как хорошо, когда к Дада приходят одноклассники, а потом и сокурсники. Ей нравится, перед тем как пойти спать, сделать для готовящихся до утра к экзамену студентов, вповалку валяющихся на полу с планшетами и конспектами у них в гостиной, горячие бутерброды с сыром.

Ей нравится, что ей есть кого любить и кого радовать, есть о ком заботиться и что это просто её ребёнок. Что её любовь естественна и существует сама по себе всегда.

И поэтому сейчас уже почти бестелесная слабость, постоянная тошнота и рвота самой собой, и спутанное, ужасающее её сознание, когда она всё же ещё улавливает краем понимания несущуюся на неё чёрную тучу безумия, – всё это вместе делает смерть не такой уж и нежеланной.

И теперь уже более всего Надин страдает от того, что видит, как страдает Дада.

И однажды вечером, выбравшись из морока видений и снов, она инстинктивно понимает, что его нет, что его нет в квартире, что он ушёл! Дом не дышит и не плачет за стеной её комнаты. Он пуст.

И она плачет, плачет от радости. И от свободы. Плачет от счастья, прижав руки к шрамам, оставшимся от груди. И от боли, которая вынуждает её очень медленно, предельно осторожно выбраться из постели и двинуться в долгий путь через пустыню квартиры на кухню, где стоит банка с болеутоляющим.

Каждый раз, когда смерть завоёвывала в матери новые позиции, Дада думал: «Да, то, что было раньше, было не так страшно». Потихоньку он научился всему, чему потребуется научиться, если довелось ухаживать за сначала не очень, а потом очень больным человеком.

Когда они узнали о её заболевании, он был совершенно счастливым студентом факультета социологии, сдавшим летнюю сессию третьего курса без «хвостов», и теперь в промежутках между вечеринками и любовью с Габриэль был занят неторопливым перебором профессоров, к которым имело бы смысл обратиться на предмет мастерской программы. Прекрасное лето 2011 года – для него прекрасное уже просто потому, что стало последним из безмятежных.

Роман с Габи начался идеальнее не придумаешь – на баррикадах, когда в 2009-м французские университеты протестовали против реформы образования. Сколько энергии вкладывали студенты в эту движуху!

Поскольку Дада в принципе любил всё это, а однажды, ещё школьником, по счастливой случайности стал свидетелем и с большим воодушевлением наблюдал за блокадой отделения Сорбонны на Мальзерб – с толкучкой с полицейскими, скрежетом железных ограждений, недовольными криками «эй, поосторожнее!» и возбуждёнными лицами участников, – то, конечно, и в «своё» время он принял живейшее участие в организации забастовок, генеральных ассамблей, голосований и демонстрации.