Чуть подальше на газоне бегунам вторила толстенькая голубка, так же против часовой стрелки решительным шагом наматывавшая круги под низкой кроной изогнутого четырёхствольного старинного дерева.

Солнце пригревало, и лица сидевших на скамейках людей поворачивались за ним, как подсолнухи.

На соседней скамейке, к сожалению, разместились четверо парней, в той идиотской возрастной поре, когда все члены у них уже выросли до почти окончательно сформировавшегося скелета, но мозги ещё оставались на пубертатном, к тому же интеллектуально не накачанном уровне: рёв и вопли, привлечь к себе внимание – и тут же этого внимания испугаться. Трое сидят на спинке скамейки, поставив громадные ступни в кроссовках и кедах на сиденье, один фиглярствует перед ними, ловя взгляды проходящих мимо девушек: да va?!

В спортивной одежде с огромными, по всей видимости, математическими знаками квадратного корня – причём извлекали они что-то из слова «годы», в тесных трикотажных шапо, размахивавшие длинными конечностями, как жеребята или подростки гончих псов, они производили много грубого шума, гогота и ругани.

Но мистер Хинч не собирался позволить компании из четырёх уличных подростков испортить себе радостное вдохновение и поэтому сосредоточивал внимание на окружающей его – как, впрочем, и их – красоте.

Полноватая бабушка в приталенном костюме бежит на цыпочках – из-за узкой юбки – за прытким ребёнком, который, не так давно выучившись ходить, уже вовсю пользуется преимуществами самоходности и, хохоча, на негнущихся ножках преследует собачку. Которая, в свою очередь, тоже пытается догнать другую собаку. Ну а уже за приталенной бабушкой, с телефоном в протянутой ей вослед руке, на этот же газон весомо ступает монументальный дедушка. Трон внука, большая новая коляска едва ли не с письменным столом перед креслом, ждёт владыку в стороне.

Мистер Хинч с удовольствием наблюдал эту сцену из разряда вечных: он мог бы написать и составить целый альбом именно по такой бытовой сценке во французской живописи, или фарфоровой росписи, или книжной иллюстрации. Другими были бы только моды – костюмы этой группы, даже парк, вполне возможно, был бы этим же.

Поймавшая его взгляд грандмер неожиданно недовольно поджимает губы и поднимает ребёнка на руки. Сообразив, что, вероятно, его пристальность могла быть превратно истолкована, мистер Хинч поспешно откидывает голову назад и тоже словно бы нежится под солнечными лучами.

Он так привык, что на него постоянно оглядываются, что уже давно принимал это восхищение как должное. Поэтому и сегодня, если вдруг встречался с изумлёнными взглядами проходивших мимо его скамейки бегунов, туристов или пар, лишь благосклонно, по касательной улыбался: да, вот так я хорош и необыкновенен, что уж тут. Так что я вас понимаю. Хорошего вечера.