Чем ты готов пожертвовать…

…Этому миру нужна Богиня-женщина. Та, что будет дарить любовь и заботиться о нем. Та, что будет чувствовать его боль…

Слова Джориша теперь звучали по-другому, да и понимание смысла единения кайри и эклиса воспринимались иначе. Он и я. Не выбор одного из двух, его отсутствие, потому что нас — двое.

— Он — жив! — жестко произнесла я. Встряхнула за плечи… Голова дернулась… бессильно. — Слышишь! Жив!

И не важно, что у самой все расплывалось перед глазами. Не важно, что губы кривились от сдерживаемых рыданий. Она не была моей дочерью, но… она была моей дочерью!

— Жив, моя хорошая, — вытирая то ее слезы, то свои, вновь и вновь повторяла я. Убеждая себя. Убеждая ее. — Наступит день и он очнется. А потом мы опять будем бегать в парке. И слушать рассказы Бэйкара. И спорить, могло такое быть или он все придумал. А папа будет смотреть на нас и улыбаться…

Лорианна отшатнулась внезапно. Еще мгновение назад потерянная, она вдруг посмотрела на меня ясно и… холодно.

— Госпожа Мария? — голос был полон почтения, но звучал безжизненно.

У всего своя цена…

— Нет, — глотая слезы, качнула я головой. С колен так и не поднялась. — Машка…

Ее взгляд был пристальным. Недоверчивым…

Она имела на это право.

— Спи, малыш, усни котёнок, сладких снов тебе, зайчонок, — начала я петь прерывистым шепотом. — Мой игривый колокольчик, непоседливый звоночек.

— Машка! — закричала она, бросаясь ко мне и обхватывая за шею. — Машка…

А слезы текли и текли. Туманя взгляд и оставляя соль на искусанных губах. Но это были уже не слезы горечи — веры. Веры в то, что самое страшное позади…

* * *

Лучи Лаймэ били в окна, расчерчивали комнату на квадраты, словно пытаясь доказать, что ничего не изменилось. Новый день, новые заботы, новые возможности.