Хайдаров держал в коленях термос. Они с Уймом поочередно тянули кофе через соску и разговаривали.

– Странно, – сказал Уйм. – Столько лет ходили на параллельных и вот когда познакомились.

– Да, странно, – сказал Хайдаров.

– Очень славно, что познакомились. Очень славно…

Хайдаров кивнул. Славно. И то, что командир Уйм говорит так с человеком, от которого зависит его судьба, вот что по-настоящему хорошо. Не боится, что его заподозрят в подхалимстве. Верит.

Уйм хлопнул его по руке и невесело засмеялся:

– Едва познакомившись, они вступили в сговор… Куратор Хайдаров, используя свое влияние в Совете космокураторов, добивался реабилитации штурмана Уйма. Со своей стороны, этот последний обещал Хайдарову поддержку Ассоциации судоводителей в устройстве космической системы психоконтроля…

– Хорошо поешь, – сказал Хайдаров. – Но так и будет. Ты должен водить корабли.

– Я бы не доверил корабль такому командиру, – сказал Уйм.

– Брось, брось… Трехмесячный отпуск – и все будет олл райт. Каждый должен оступиться, чтобы сбило спесь. Напортачить, у нас говорят.

– Напор-ртачить?

– Плохо сработать, ошибиться.

– Надо запомнить. Ты думаешь, с меня сбило спесь?

– Надеюсь, – сказал Хайдаров.

– Э! Не сбило. Отпуск я возьму, и возьму Ани в экипаж, но спесь остается при мне, ты учти – прежде чем заступаться за меня.

– На место Бутенко?

– Да. Ксаверы больше не пойдет со мной. Не простит.

– Покажи мне еще Ани, – попросил Хайдаров.

Уйм отвел руку за спину, нажал кнопку, и в стенке оружейного шкафчика – на том месте, куда смотрела Марта Стоник, – возникла женщина. Она была прекрасна. За ее спиной был песок, и вздыбленные стеклянные океанские волны, и тропическое небо, но женщина была прекраснее неба, моря и песка, и у ног ее сидел сонный львенок.

– Ха! Это я, – сказал Уйм, погружая палец в львиную шерсть. – С нею я такой. Поэтому не брал ее на корабль.