— Надавал пендюлей и в глаз засветил, зараза! — светло улыбнулся Петро. — Хорошо, что в участок не отволок, — радовался он, — а то б ещё добавили.

— Повезло! — согласился Василий. — Полтинник заживёт. Колянычу Костяныч недавно вон бишкаут сломал, то бишь — ребро.

Василий, бывший вор-карманник — потерявший квалификацию из-за неистребимого пристрастия к выпивке и тремора рук — прибился к вокзальной ватаге недавно. Не утратив некоторые воровские навыки, он умел ловко стибрить сумку у зазевавшегося пассажира — это оценили. Но вокзальные его не любили — нервный мужик, мог из-за пустяка в драку кинуться, как бешеный пёс. Потому и прозвали его Цепным. Тут психов не любили — сами такие, будучи на грани стресса из-за такой житухи, но Василия терпели. Куда ж ему деваться? Пусть пока остаётся.

— Слышь, Цепной, ты откуда такой взялся? — спросил Петро, гоняя по беззубому рту сало. — С зоны, что ль?

От скуки спросил. Здесь любопытных тоже не любили — захочет, сам расскажет. Скорей всего, наврёт с три короба, но и это охотно принимали — всё веселей.

— Не. С зоны я ещё осенью откинулся, — сипло ответил Василий. Опять, наверное, базланил на кого-то в три горла, вот и сорвал горл.

— А где ж зимой кантовался?

— На дачах.

— И чо ушёл? Не поладил с дачниками? Куру у них унёс?

— Ага. Сам еле ноги унёс от их дачного председателя.

— Чо так? Ментам хотел тебя сдать?

— Ну! Только у меня чуйка, — шмыгнул носом Василий. — Я ж заметил, как он кругами ходит вокруг моей хибары. Хотя я печь топил только ночью. Он, видать, в десантуре служил — следы читать умеет. Вот и прочитал меня.

— Гад какой! А ты чо? — скучающе поинтересовался Петро.

— Свалил. Жалко хибару, прижился я там, — скривил лицо Василий.

— Не дрейфь! Гоша вон знает — бог Кришна, он всё видит, — сказал Петро, прищурившись на него. — Он это колесо сансары председателю обратной кармой возвернёт! Ты ж там не шакалил? Не тырил хабар?

Василий затравленно покосился на бесстрастного Гошу.

— Да ну вас! — бросил он. — С вашим колесом вместе! Задолбали! Уйду я от вас!

— Дело твоё! — равнодушно бросил Петро и, отрезав ещё, снова загонял сало по рту. — Никто не держит.

Петро даже не сочувствовал Цепному. Сам виноват — небось, промышлял рядом. Шакалил бы где подальше, председателю чихать на него было. А так — всё по карме. Гоша же, наоборот, сочувствовал Василию — слаб человек. Внутренним взором он видел — тырил Василий: банки с закатками, вещи тёплые и дрова. Потому председатель и выследил — жалобы поступили. И действительно сдал бы полиции, если б не чуйка Василия. А дачники заодно списали бы на него все пропажи в кооперативе. И загремел бы Вася на зону. Но для него, считал Гоша, это было б даже лучше. Пусть бы отсидел в тюрьме за свои и чужие деяния — карму улучшил бы. Пострадать невинно — полезно для будущих воплощений. Хотя, Василий и сейчас страдает. Шива милостив, он не оставляет своих возлюбленных без помощи и поучения. И чем больнее наказывает, тем лучше. Возможно, в следующем воплощении Василий будет доволен своей жизнью. Жаль, что лишь на физическом плане. Душа его, завертевшись в колесе обид, не скоро проснётся. А уж самадха… — да, много жизней пройдёт, прежде он достигнет совершенства…