"Вот и послушал ялтинский прибой. Странно! Как он это делает? — усмехнулся Юрий. — Или передающая станция вообще недоступна, ввиду отсутствия хозяина? Он явно не в этой вселенной".

Юрий, отстранённо жуя хлеб, наблюдал жизнь вокзала — байдана, как называли его бомжи. Она вращалась вокруг больших привокзальных часов, стрелки которых управляли и вертели здесь всем и всеми — поездами, служащими, проводниками, такси, тележками, пассажирами и встречающими-провожающими. А ещё всем правил некий гнусавый голос, неразборчиво посылающий всех по направлениям, зачастую известным и понятным только ему одному. Из-за этого всюду царила некая бесшабашность и возбуждение. "Опоздал! Успею? Туда? Или сюда? — гудели мысли и голоса суматошно бегущих людей. — Во сколько? На какой? Уже ушёл? Задерживается. Вовка, ты где? Стой возле меня! Билет забыл!"

"Ну, с Гошей всё понятно, — думал Юрий. — Парень слегка не в себе, заигравшись в индуизм. Такое бывает. Если потребности Духа поставлены выше материальных, материя отпадает сама. — Тут Гоша обернулся и вдруг улыбнулся ему, а лицо его стало почти осмысленным. — О, как! — удивился Юрий. — А я-то думал — он не в матрице. Ладно, с ним потом разберусь. Если это вообще возможно".

Петро…, - обратился Юрий мыслями к лешему-алкоголику. — Отличный был столяр, только слабохарактерный и этим все пользовались. Начальство — принуждая работать без выходных и нагружая левыми заказами. Он делал уникальные двери для больших людей, от которых ему тоже кое-что перепадало. Жена Галя, которая вместе с тёщей и детьми верёвки из него вила. И все немалые доходы краснодеревщика доставались ей. А добродушный Петро был добровольным рабом на галерах семейной ладьи. И он был всем доволен. Но всё рухнуло, когда от тромба вдруг умерла его жена, а Петр, от тоски по ней, стал запойным пьяницей. Оказывается он любил свою шумную и всем недовольную Галю. С работы его вытурили на пенсию — чтобы ценную древесину не портил. Да и из жалости — боялись, чтобы свои некогда золотые руки пилой не оттяпал. И Петро пил уже дома, благо — руки имелись, как и неутолимая жажда. А когда сыновья женились, они подсунули вечно пьяному отцу доверенность, продав их четырёхкомнатную квартиру и поделив между собой деньги — на ипотеку, а отца вывезли на дачу. Тому ведь всё равно где квасить. Дача вскоре сгорела — от его же не затушенной сигареты. И Петр лишился как последнего пристанища, так и собаки, прибившейся к нему и ставшей его единственным другом. Не стало и документов, дающих право на пенсию. Он и сам-то лишь чудом остался жив — сосед-доброхот вытащил его из огня, рискуя жизнью. Лучше б не рисковал — куда ему было идти? Петро даже не знал, где теперь обитают его сыновья. Оставалось одно — бомжевать.