— Дэнни! — выдохнула она. Она уже не сердилась. Теперь она улыбалась, позволяя Дэнни увлечь себя к озеру.

Он снова скользнул языком по губам. Что бы это ни было, но чем больше он лизал, тем больше хотелось пить эту жидкость — ни сладкую, ни терпкую, не похожую ни на какой фруктовый или цветочный сок. Это было нечто, чего он не пробовал никогда. Он увидел, как Гарриет тоже провела языком по губам, и у него возникло странное желание вкусить эту жидкость с ее губ. Яростное желание вспыхнуло в нем, и он грубо обхватил Гарриет за талию и притянул к себе. Они страстно целовали друг друга, а их руки, помимо разума, ожесточенно срывали одежду. Им даже не пришло в голову спрятаться. И они не видели, что вокруг них все члены экспедиции, охваченные внезапным безумием, совокуплялись друг с другом... А над ними с пением кружили воздушные жители и опрыскивали их туманом сладостной жидкости.

Анна Димитрова сидела за столом возле окна греческой чайной в Глазго и писала письмо Ахмеду. Она вовсе не посылала этих писем. Это было бы слишком экстравагантно. Но каждую неделю в воскресенье она раскладывала их на столе и копировала лучшие места на микрофильм. Сейчас она сидела в лучах северного солнца, положив левый локоть на стол рядом с чашкой крепкого остывающего чая, опустив голову на руку и забыв об уличном шуме, о пролетающих мимо желто-зеленых автомобилях, и писала.

«Кажется, прошла вечность с тех пор, как я целовала твои ресницы и прощалась с тобой. Мне так не хватает тебя, милый Ахмед! Здесь ужасно. Ужасно и противно. Здесь пахнет нефтью, выхлопными газами. Жуткие запахи. Пусть. Еще пять, десять лет и в их Северном море нефть кончится, и тогда мы посмотрим.

У меня жуткие головные боли. Я думаю, это от их языка. Очень трудно говорить на их языке. Но все будет хорошо, дорогой Ахмед. Головные боли пройдут. Мои боли в сердце гораздо мучительнее и они пройдут не скоро...»

— Еще чаю, мисс?

Английские слова резанули ухо Нан. Она моргнула и подняла голову:

— Благодарю, нет.

— Скоро мы подадим ленч, мисс. Сегодня очень вкусный сульваки.

— Нет, нет, спасибо. Я должна возвращаться в отель.

Она подумала, что слишком много времени просидела над письмом и теперь ей нужно торопиться. Снова вернулась головная боль. Да, эти резкие, чуждые, грубые звуки болью отдавались в ее голове. Но, разумеется, дело было вовсе не в языке как таковом. Скорее, дело в том, что она стала дипломатическим переводчиком. Научные доклады было легко переводить. Ведь многие слова звучали одинаково на всех языках. В дипломатии риск был гораздо большим. Здесь имели значение любые нюансы. Ведь безразлично, каким тоном вы будете говорить о поляриметрии в рентгеновском спектре. Но и речи об установке радиостанции в Средней Атлантике любая неточность выражения могла привести к войне.