– Черта с два ты останешься! Ты не спал, даже когда я управлял кораблем; если останешься, то наверняка будешь следить за приборами и считать в уме. Так что – не выйдет! Слейтон, гони его отсюда.

Застенчиво улыбнувшись, Либби покинул рубку. Пространство за ней было забито плавающими в воздухе телами, но ему удалось найти свободный уголок. Пропустив ремень килта через скобу, он тут же заснул.

Предполагалось, что невесомость станет для всех немалым облегчением, но оказалось иначе, если не считать один процент просоленных космических волков. Тошнота в невесомости, как и морская болезнь, выглядит шуткой только для тех, кто не страдает ею сам; чтобы описать сотню тысяч подобных случаев, потребовался бы талант Данте. На борту имелись средства от тошноты, но их нашли не сразу; среди семьян имелись медики, но они страдали не меньше других. Мучения продолжались.

Барстоу, давно привыкший к невесомости, поплыл в сторону рубки управления, молясь об облегчении мук тех, кому повезло меньше.

– Люди мучаются, – сказал он Лазарусу. – Не мог бы ты привести корабль во вращение, чтобы дать им небольшую передышку? Очень бы помогло.

– Но и маневры это тоже осложнит. Так что извини. Послушай, Зак, в данный момент маневренность корабля для них куда важнее, чем возможность удержать ужин в желудке. От морской болезни еще никто не умирал… хотя сами они так не считают.

Корабль продолжал падать в сторону Солнца, набирая скорость. Те немногие, кто был на это способен, с трудом помогали огромному большинству страдальцев.

Либби все так же спал младенческим сном человека, научившегося получать наслаждение от невесомости. Он почти не смыкал глаз с тех пор, как арестовали семьян; его чрезмерно активный ум все это время был занят проблемой нового космического движителя.

Большой корабль начал разворачиваться, но Либби лишь пошевелился во сне, так и не проснувшись. Его разбудил лишь предупреждающий сигнал о перегрузке. Сориентировавшись, он распластался на кормовой переборке и стал ждать. Вес навалился на него практически сразу – на этот раз три g, и он понял, что что-то не так, причем всерьез. Прежде чем найти укрытие для сна, он проплыл почти четверть мили в сторону кормы; и тем не менее он с трудом поднялся на ноги и взялся за невероятную задачу – вскарабкаться вверх на эти самые четверть мили, веся втрое больше обычного и ругая себя за то, что позволил Лазарусу убедить его покинуть рубку.

Ему удалось проделать лишь малую часть пути, но весьма героическую, почти равную подъему по лестнице на десятый этаж с человеком на каждом плече… когда внезапно вновь наступила невесомость. Промчавшись остаток пути, словно возвращающийся домой лосось, он ворвался в рубку.