Петр официально поблагодарил Гийома де Северака за сотрудничество, и тот удалился, не забыв в самых медоточивых выражениях выразить свое глубокое уважение к Совету.
– Дорогие сеньоры, – заговорил Петр, испытывая явное облегчение оттого, что заседание близится к концу, – теперь, когда вы выслушали все стороны, полагаю, пришел момент принять решение. Итак, я прошу вас высказаться относительно обвинения в умышленном убийстве. Должен ли, по вашему мнению, Танкред Тарентский предстать перед военным трибуналом, который, возможно, приговорит его к тюремному заключению?
Первым взял слово Раймунд де Сен-Жиль, граф Тулузский и Прованский. Он сделал вид, что находится в затруднении, а затем заявил весьма кратко, словно считал, что следует покончить с этим как можно быстрее:
– Учитывая все обвинения, мне кажется невозможным иное решение, кроме как передать этого человека военному трибуналу.
Его мнение никого не удивило. Мановением руки Петр передал слово Годфруа, который был так же краток.
– Моя позиция ясна и совершенно недвусмысленна, – тепло произнес он. – Я полностью доверяю этому человеку и считаю, что с него должны быть сняты все недостойные обвинения.
Услышав это, Танкред почувствовал, как всей душой потянулся к фламандскому сеньору, единственному в бушующем море, где он барахтался, пытаясь не пойти ко дну, кто протянул ему спасительную руку. К несчастью, учитывая политические позиции присутствующих, его судьба, скорее всего, была предрешена.
Пришел черед нового епископа.
– Монсеньор де Пон-дю-Руа? – спросил Петр.
Тот, ни слова не промолвивший во время дебатов, казалось, удивился, что кого-то интересует его мнение. Он, притерпевшийся годами служить в тени Адемара Монтейльского, совсем не успел привыкнуть к тому, что теперь выступает на авансцене. Однако от этого его мнение не становилось менее твердым. Он знал, что его бывший господин воздержался бы, ссылаясь на свое полное невежество в военных делах, но прежде всего стремясь соблюсти политические союзы. Приор Филипп де Пон-дю-Руа не был, как старый епископ, безразличен к военным вопросам, и то огромное сочувствие, которое только что проявил столь доблестный солдат, как Годфруа Бульонский, произвело на него впечатление.
– Я не знаю этого человека, – еще не слишком уверенным голосом в конце концов произнес он, – однако доверие, которое питает к нему герцог Нижней Лотарингии… – он почтительно поклонился в его сторону, – побуждает меня считать, что речь, возможно, идет о несчастливом стечении обстоятельств, как и утверждает Тарент-младший. К тому же полагаю, что его послужной список должен свидетельствовать в его пользу. Поэтому я отдаю свой голос за отказ от любых преследований.