Хотя это неожиданное милосердие принесло Танкреду облегчение, к несчастью, его, вероятно, будет недостаточно. Боэмунд, конечно, проголосует за него, но Петр явно против, а его голос считается за два, к ним прибавится голос Роберта, который не преминет утопить его поглубже, так что итоговый подсчет будет не в его пользу.

Роберт же пребывал в оторопи от решения нового епископа. Откуда выполз этот слизняк, который, глядя на такое ничтожество, как Годфруа, пускает восторженные слюни? И какая муха укусила Петра, что он предложил его на пост епископа? Впрочем, и сам паршивый отшельник, похоже, удивлен решением прелата. Больше того, его это вроде бы даже позабавило! А вот Роберт шутки не оценил.

Должно быть, Петр почувствовал, что кто-то в упор смотрит на него, и встретился взглядом с герцогом Нормандским. Веселое выражение, оживившее его черты, исчезло, и он передал тому слово:

– Роберт де Монтгомери, ваша очередь.

Ладно. Остальные были краткими, но от меня ты получишь по полной программе, сейчас увидишь.

– Я не буду так снисходителен, как монсеньор де Пон-дю-Руа. – Он сделал ударение на слове «монсеньор» со всем презрением, на какое был способен; лицо епископа побагровело. – С самого начала крестового похода этот солдат ведет себя как настоящий подстрекатель, а заодно и богохульник. А чего можно ждать от него теперь, когда он совершил еще более серьезное преступление, если мы оставим его на свободе? Законы смерти требуют за это, // И смерти он достоин, несомненно. // Э, если ты помилуешь его, // Он для других примером лишь послужит![85] – Он заметил, что от избытка чувств его голос слишком вибрирует, и заставил себя вернуться к менее театральному тону. – Какое послание отправим мы людям, если Совет признает, что можно прирезать одного из них и ничем за это не поплатиться? Представьте на секунду, как катастрофично скажется на дисциплине тот факт, что Танкред Тарентский, совершив преступление, в котором сам признался, спокойно разгуливает по коридорам корабля. С моей точки зрения, этот человек убийца, а следовательно, должен понести наказание. Официально требую военного трибунала!

Выждав несколько секунд, чтобы удостовериться, что герцог закончил, Петр обратился к дяде Танкреда:

– Господин граф Тарентский?

Боэмунд, который уже долгие минуты сидел не поднимая головы, откликнулся не сразу. Он ссутулился, опустив плечи, словно под тяжким грузом. Пока он тянул с ответом, царящее в зале молчание сгустилось до такой степени, что, казалось, сам воздух затвердел. Наконец старый воин поднял голову, выпрямился, с глубокой грустью взглянул на Танкреда и заговорил хриплым голосом: