– Гийом де Северак является главой представительства тамплиеров на борту корабля, – объявил Петр торжественным тоном. – По традиции орден Храма не обязан взаимодействовать с папским военным советом, точно так же как папский легат не участвует в собраниях тамплиеров. Однако, учитывая сложившиеся обстоятельства и в качестве исключения, я решил удовлетворить просьбу Гийома де Северака, пожелавшего выступить перед нами.

Танкред с комом в желудке вспомнил об утреннем визите Эврара Беро и понял, почему старик хотел заверить его в своей моральной поддержке.

– Мессир де Северак, – учтиво обратился Петр Пустынник к своему собеседнику, – Совет крестоносцев вас слушает.

Гийом де Северак, одетый в богато вышитый свободный камзол, что казалось несколько неуместным на военном совете, прежде чем заговорить, выдержал длинную мелодраматичную паузу.

– Я просил выслушать меня, мессиры, – заявил он наконец, – поскольку вопрос представляется мне значительным и важным. Сегодня один из моих единоверцев оказался замешанным в неприятном и грязном деле; павшее на него бесчестье грозит рикошетом задеть наш орден и подорвать его репутацию. Учитывая, что этот человек не впервые с начала крестового похода совершает проступок и что его поведение не единожды казалось нам возмутительным, я пришел объявить вам, благородные члены Совета крестоносцев, что Совет тамплиеров «Святого Михаила» официально отрекается от присутствующего здесь лейтенанта Тарентского и рассматривает целесообразность представления Великому магистру ордена на Земле ходатайства о его исключении.

А вот это жестокий удар, подумал Годфруа Бульонский, пораженный тем скоординированным нападением, которое Танкреду придется отражать. Стратегия Роберта де Монтгомери теперь стала вполне понятна, а вот реакция Боэмунда, который, казалось, буквально кипел от гнева, начала его всерьез беспокоить.

Танкред совершенно пал духом. После той стычки с Севераком в момент, когда шла посадка на корабль, он не поддерживал с ним личных отношений, при встрече во время редких собраний ордена ограничиваясь общим приветствием, как и с остальными. Полагая, что та история давно забыта, он был изумлен тем, что этот человек оказался настолько злопамятен. Танкред мог ожидать чего угодно, кроме такого. Он уже был не способен испытывать гнев ни на Северака, ни даже на Монтгомери. Несколькими минутами ранее он еще думал, что у него есть надежда, и вдруг увидел, как он одинок и беззащитен. Ему казалось абсурдным, что такие силы объединились против него. Мысли путались, голова кружилась. Он едва слышал, что говорилось дальше, как если бы звуки долетали до него сквозь толстое одеяло.