– А вы, девчонки, только ноете да жалуетесь, – огрызнулся Гайфье.

– Только не я, – важно сказала королева. Она спрыгнула на землю, с вызовом глянула на брата. – Родители вернулись, знаешь?

– Да, – кивнул он хмуро. – Ну и что?

– Мать какая-то печальная.

– Она мне не мать.

– По-моему, об этом только ты один и помнишь. Она давно забыла.

– Уида ничего никогда не забывает, Эскива. Она – Эльсион Лакар. Для нее все существует только в настоящем.

– Это ты в книгах вычитал или тебе Пиндар рассказывает? – прищурилась Эскива.

– Пиндар?

Гайфье рассмеялся, как будто Эскива и впрямь сказала нечто чрезвычайно смешное. Девочка сдвинула брови.

Гайфье подтолкнул ее ладонью в плечо – жест получился вполне дружеский – и медленно побрел прочь. Эскива уселась под деревом, обхватила колени руками.

Она совершенно перестала понимать своего брата. Они и прежде иногда ссорились, даже дрались, но никогда еще Гайфье не выглядел таким отчужденным. Как будто он влюбился и скрывает это как самую великую тайну. Или задумал нечто ужасное – и опять же скрывает это.

«Любовь похожа на преступление, – подумала Эскива. – Секреты, странная тяжесть на душе – и всегда такое ощущение, будто мир был создан только вчера. Полнота и новизна жизни. Человеческий способ понять, что такое – быть Эльсион Лакар».

* * *

В то утро Эмери почему-то казалось, что Ренье непременно ввалится к нему с визитом и что произойдет это с минуты на минуту. А Эмери не хотелось его видеть. Только не сейчас. Придворный композитор вздрагивал от каждого стука, нервно выглядывал в окно, так что Фоллон, угадавший настроение своего господина, вынужден был взять на себя хлопотную миссию. Едва в доме слышался какой-нибудь непонятный звук, как Фоллон возникал в комнатах своего господина и с невозмутимым видом докладывал:

– На улице у повозки отскочило колесо, господин Эмери.

– Собаке прищемили дверью хвост, господин Эмери.

– Служанка выплеснула помои из окна в канаву, но сдуру выронила и горшок.