– Не дотянем. Его сейчас шевельнуть – смерть.

– Хоржкух, порошок красный тащи.

Что мне в Хушшар нравится – дисциплина. Юноша, слегка забрызгав нас соком разбитых копытами стеблей, легко соскочил с коня. Сунул суровому молодому командиру небольшой кожаный мешок. Лицо того стало еще суровее.

– Ты, Саин, сейчас быстро стрелы выдергивай. А я порошок сыпать буду.

Рука моя сама собой хлопнула по пряжке.

– Плохая идея.

– Саин, этот порошок нам сам дядька Шаусашком дал. Не сделаем – помрет.

Мои пальцы, уже ухватившие рукоять гундабанда, вдруг сжала чья-то рука. Оказалось, рука Тиваса. Здоров же мужик! Он с усилием кивнул. Губы пошевелились, выговаривая: «Надо». Ну надо, так надо. Времени на размышления явно не было.

– Давай.

Тивас

Обманули нас рогоглазые. Когда они в атаку на наших бросились, из травы поднялись крепыши в пятнистых балахонах. Я начал было разворачивать коня, как они ударили в меня со своих самострелов. На таком расстоянии шансов у меня не было, и стрелы с препротивным скрипом и хрустом ворвались в мое тело. Боли не чувствовалось, только ошеломление от ударов, и я рухнул на землю. Из близкого леса вылетели коноводы. Пятнистые взлетели в седла, похватали и заводных, и тех коней, на которых ехали пленники. Те, что ударили в лоб колонне, прошли наших, не задержавшись, и, прикрыв собой бездоспешных пятнистых, бросились наутек. Потом я потерял сознание. Стало больно.

Очнулся на корабле. Мерно покачивало. Почему на корабле? Все тело жутко чесалось. Регенерация. Как долго я был без сознания?

– Почти сутки, – вдруг ответили сбоку.

С трудом повернул голову. Граик. Надо же, живой. Помню, видел, как его ударом копья выбросили из седла. Носатое, породистое лицо заострилось, побледнело. Но живой.

– Как хорошо, что вы очнулись, почтенный Маг. Нам уже казалось, произошло непоправимое, – проговорил и болезненно сморщился.

– Где мы?

– Затрудняюсь ответить. Я сам не так давно пришел в себя.

– Но почему мы в лодке?