...Впереди, напротив американского посольства, показалась нестройная шеренга людей с плакатами. Потрепанные жизнью тетушки библиотекарского вида, худые патластые юноши маргинальной внешности, какие-то кликуши, городские сумасшедшие, парочка старичков в шляпах...

– О! – Громыко восторженно выматерился. – Ну и везет же сегодня на мудаков! Это ж надо было додуматься...

Вглядевшись в плакаты, Илья от неожиданности опешил. Он думал, что тут митинг в поддержку иракских партизан, или, в крайнем случае, акция протеста против вмешательства США в конфликт Грузии и Южной Осетии, но в действительности все оказалось иначе.

На отпечатанных типографским способом плакатах темнели удивительные лозунги: «Российские дети имеют право на сытую жизнь в США!», «Американские родители, мы с вами!» и даже: «Детдома – позор России!».

– Э-э-э, Николай Кузьмич, – граф Торлецкий приподнял свои темные очки и внимательно вгляделся в митингующих, – не объясните ли вы мне, что здесь происходит...

– Да на днях наши законодатели наконец-то ужесточили правила усыновления для иностранцев! – ответил Громыко. – Правда, для этого понадобилось, чтобы приемные родители пятнадцать наших детишек забили в этих гребаных Штатах насмерть, сволочи. А один, тварь такая лысая, по телеку его показывали, пятилетнюю девочку усыновил и сразу насиловать ее начал, как только привез. И семь, что ли, лет этим занимался, угребок. Жаль, не в нашу зону его посадили...

– Погоди-ка, – не понял Илья, – так что же, эти вот, – он кивнул за окно, – америкосов поддерживают?

– Ну ты ж видишь, – Громыко скривился. – Как всегда, шваль всякая собралась. Правозащитники, фруктолюбы, «общечеловеки»... Вот уж кто в натуре позор России!

«Транспортер» поравнялся с крайним демонстрантом – огромным, пучеглазым и нездорово толстым мужиком в длинном пальто. Мясистый свекольный нос нависал над курчавой бородой, такие же цыганистые волосы выбивались из-под вязаной «петушком» шапочки. Видимо, бородатый только что подошел, и свой плакат он развернул на глазах сыскарей.

На белом куске ватмана, прикрепленном к длинному древку, на двух языках значилось: «Лучше быть сытым американцем, чем голодным русским!»

– Остановите, пожалуйста, Николай Кузьмич! – вдруг раздался с заднего сиденья голос Мити.

– Чего, укачало? Или приспичило? – Громыко прижался к тротуару и выключил двигатель.

Выскочив из машины, мальчик подбежал к бородатому демонстранту и что-то крикнул ему. Тот, с высоты немаленького своего роста, брезгливо посмотрел на Митю и сделал характерный жест рукой – мол, отвали, мелюзга.