Сопровождая свои возмущенные тирады оживленнейшей жестикуляцией. Знахарь нервно расхаживал по комнате и ревел, словно раненый тюлень. Хватался за голову, бился в истерике, орал, словно буйнопомешан-ный. Он, Шотор, видел, как догорают свечи, и знал, что, когда они догорят, шансов на то, чтобы выудить нечисть из мозга гнорра, уже не будет.

Лагха не отвечал ему ― расплавленный воск заливал его унизанные перстнями пальцы, его сброшенные на пол одежды, а по его исхудавшим и пожелтевшим скулам, словно бы вторя воску, катились слезы. Возможно, ему было лестно, что его здравие так небезразлично Знахарю, коль скоро он так разоряется. Но едва ли он мог осознать это, ибо в первую очередь ему было больно.

– Ну что, гнорр, раз у тебя такие трудности со зрением, приготовься отходить в Святую Землю Грем, если туда таких, как ты, еще принимают… ― потусторонний сарказм Знахаря был последним средством, которое тот решил испробовать на Лагхе.

Как вдруг Лагха, не открывая глаз, отнял затылок от спинки кресла и, отбросив прочь свечи, вцепился в резные подлокотники кресла. Сразу вслед за этим он прочистил горло и необыкновенно хриплым, низким, не своим голосом сказал:

– Свечи догорают. Быстрее. Что там? Знахарь просиял. Теперь нельзя было терять ни минуты. И истерическое буйство оставило его в тот же миг.

– Теперь подойди к себе, сидящему, и присмотрись. Ты должен видеть свое тело, как если бы оно было сделано из желтого стекла.

– Ну, пусть из стекла, ― откликнулся Лагха после долгой паузы.

– Теперь сосредоточься на своей голове. Сделай так, чтобы твои волосы были прозрачны, словно они тоже сделаны из стекла, только черного. Ну?

– Ладно… что дальше?

– И последнее. Пиявку видишь? Она лежит сейчас, свернувшись, внутри твоего желтого и черного стекла. Ее красное тело образует ту же фигуру, какую образуют свечи у твоих ног.

– Я вижу, Шотор, вижу, ― торопливо отвечал Лагха.

– И теперь схвати ее двумя пальцами, словно бы это был червяк, а твоя голова была сосудом с широченным горлышком. Схвати ее и брось гадину внутрь петли. Давай. Не бойся! Бросай. Да бросай же, недоносок, скорее!

…Все окончилось очень быстро. Во внешнем, видимом всеми мире не произошло ровным счетом никаких изменений.

Почти никаких. Свечи выели последние мерки воска и стали по одной гаснуть. Глаза гнорра были все еще закрыты. Он сидел в кресле и часто-часто дышал. Губы его были белы, а из ноздрей сочилась кровь. Правда, это продолжалось недолго. На грудь Лагхи упали три алые капли, и кровотечение прекратилось. Знахарь с облегчением вздохнул и с видом надзирателя за каторжными работами встал возле гаснущей петли из свечей, скрестив руки на груди.