Когда в кожаный кошель продавца скользнули монеты, а в руки Шарца перекочевал почти новый словарь фаласского наречия с пространными марлецийскими комментариями, даже cэp Хьюго почувствовал, как возросло давление незримых взглядов. А Шварцштайн Винтерхальтер у него в голове удовлетворенно улыбнулся. Потянулся. Плечи расправил. Хорошо ему.
«Так-так-так… так вот оно в чем дело!» — улыбался лазутчик.
«В этой книге, да?» — спросил лекарь.
«Займись переводом, коротышка, — откликнулся лазутчик, весь такой довольный и слегка загадочный. — Эта история и в самом деле становится интересной! Оч-чень интересной… Кстати, твой любимый профессор… он не…»
«Не смей подозревать профессора Брессака! — вспыхнул бывший марлецийский студент. — Он бы никогда…»
«Я не подозреваю… я прокидываю варианты…» — поморщился лазутчик.
«Прокидывай какие-нибудь другие!» — рычал лекарь.
«Я прокидываю
«А что может быть такого с этой книгой?»
«А ты переведи ее, тогда и узнаешь».
«Думаешь, там какая-нибудь важная тайна?»
«Может быть, и нет. Но те, что следят за нами, надеются, что тайна все-таки есть. И теперь они пуще всего боятся, что ты докопаешься до нее первый. Чувствуешь, как сгущается чужая ненависть? Даже такой тупица, как ты, должен почувствовать».
«Попробуй тут не почувствовать! А за тупицу ответишь!»
«В другой раз, коротышка! Занят я. Да и у тебя дело есть. Важное, между прочим, дело!»
* * *
—