– Почему, – закричал Киссур, – когда мои люди гибли на стенах, вы предложили государю вернуть господин Нана!

– Потому, – ответил Арфарра, – что государь никогда бы на это не согласился; и ничто так не уронило Нана в глазах бунтовщиков, как это мое предложение.

Киссур озадачился. Потом встряхнулся, стукнул кулаком по столу и сказал:

– А что вам мешает расправиться с Чареникой и прочей гнилью сейчас?

Арфарра глядел на Киссура, как старый опытный лис смотрит на молодого лисенка, словно раздумывая: учить малыша, как красть кур из курятника, или подождать, пока он подрастет.

– Что мне с тобой спорить, – внезапно сказал старик, – а вот послушай-ка басенку. Были на свете навозный жук, жаба и ворон, – самые незначительные животные. Они все были связаны взаимными услугами и грехами, и однажды государь зверей, лев, охотясь в лесу, раздавил гнездо жабы. Жаба побежала к своим друзьям. Навозный жук вздохнул и сказал: «Что я могу? Ничего! Разве только пролечу под носом у льва, и он зажмурится». «А я, – сказал ворон, – как только он зажмурится, подскочу ко льву и выклюю ему глаза». «А я, – сказала жаба, – когда лев ослепнет, заквакаю над пропастью, и лев в нее свалится». И так они это сделали, как ты слышал.

Киссур молча ждал, памятуя, что за всякой басней следует мораль.

– Можно, – сказал Арфарра, – арестовать Чаренику и осудить Нана. Но в ойкумене – тридцать две провинции, и в каждой из этих провинций высшие чиновники – друзья Чареники и Нана. Вчера эти люди помогли мне расправиться с Андарзом, сегодня – с «красными циновками», завтра помогут мне расправиться с Чареникой, а послезавтра – с Компанией Южных Морей. Что ты хочешь? Чтобы ставленники Нана сражались вместе против государя, как жабы и жуки – против льва, или чтобы они помогали государю казнить самих себя?

– Я хочу, – сказал Киссур, – чтобы в ойкумене не было ни богатых, склонных к своеволию, ни беднных, склонных к бунтам, и если эти люди поедят себя сами, это сильно сбережет силы.

– Тогда, – сказал Арфарра, – ты пойдешь вычистишь кровь под ногтями, и сделаешь, как я скажу.

* * *

В это самое время, когда Арфарра объяснял Киссуру методы справедливого правления, а в городе догорали последние головешки крытого рынка, – в это самое время на женской половине изрядного дома Чареники, бывшего министра финансов, под большим солнечником, сиречь тафтяным навесом, обшитом кружевами и камчатыми кистями, Янни, дочь Чареники, со своими подружками разбирала и строила наряды. Тут же, под солнечником, ползали ее служанки, кроя новую атласную кофточку с запашными рукавами, улыбаясь, по глупому девичьему обыкновению, и хихикая.