Утром она остынет. Сделается мертвенно холодной.

Он закрыл глаза. И тотчас поднялись перед ним тени поваленных деревьев, закружились, закачались, ощетинились сучьями. Запрыгал топор, высекая щепу.

– Насмотрелся, – буркнул Буйвол, уже засыпая.

Всю ночь ему снилась Айхия – она топила печь и пекла пироги.

А он спал, и все ждал, когда же она его позовет.

Он проснулся совершенно закоченевший. Полушубок свалился на пол, шерстяная рубаха задралась выше поясницы, от остывшей печи веяло холодом.

Буйвол открыл глаза. Прямо перед его лицом сидела мышь, смотрела на него влажными бусинками глаз и тоже дрожала.

– Замерзла? – клацнул зубами Буйвол, выпустив из глотки клок тумана.

Мышь вдруг открыла рот, и Буйвол испугался, что сейчас она что-то все-таки ему ответит. Но мышь только многозначительно зевнула и, мазнув человека хвостом по носу, убежала.

Шлепая босиком по ледяному полу, накинув на плечи полушубок, трясущийся Буйвол подошел к закопченному жерлу печи. Он долго пытался высечь искру – одеревеневшие пальцы не держали кремень. Когда огонь наконец-то разгорелся в печной утробе, Буйвол уже не чувствовал ног.

Набив печь дровами, он возвратился в постель и долго лежал, забравшись под полушубок, с головой укрывшись подобием одеяла, смотря через маленькую щелочку на серое окно и слушая, как гудит пламя. Когда печь наконец-то стала нагреваться, он прижал к ней пятки, ягодицы и плечи и забылся дремотой.

Очнулся он оттого, что по его лицу пробежала мышь. Он сморщился, утерся рукой, открыл один глаз.

– Чего тебе?

Мышь выжидающе смотрела на него.

– Есть хочешь? Ладно, сейчас встану… – пообещал он и снова задремал.

Ему пригрезилось, что он поднялся с лежака, обулся, заправил постель, доел остатки похлебки, с рук накормил своего домашнего грызуна, оделся, взял лыжи, деньги, топор и вышел на улицу.

На улице было лето. Пели птицы, шелестела листва, и возле куста рябины стояла улыбающаяся Айхия, и чужим голосом звала его к себе.

Тут он понял, что все это ему снится, и проснулся.

В доме было тепло. Совсем как летом.