В последнее время он всерьез обдумывал новую теорию — относительно того, как держат себя некоторые представители рода человеческого; он еще не додумал ее до конца, но отчасти она основывалась на том постулате, что тем, кто может быть по-настоящему опасен, вовсе необязательно выставлять это на показ, а способность скрывать угрозу делает их еще опаснее.

Что-то было в трупе этого клерика, что-то проступало в его предсмертной маске, в его внешности. Див не был силен в физиогномике, но резкие, четкие черты его рта, глаз и вообще всего лица говорили об очень стабильной натуре. Такой не спрыгнет с моста при первой же угрозе, а, скорее всего, устранит ее, перейдя мост как ни в чем не бывало. Очень уверенный в своей силе человек. Странно. Упасть и удариться головой о камень — и впрямь глупая смерть. Но, наверное, только так такие и умирают.

Див выдвинул ящичек письменного стола, достал чистый бланк и тронул его пером: «Консистории его святейшества…»

С тех самых пор как он, не прибегая к услугам клерков, написал свое резюме и наваял досье, минуло четырнадцать месяцев. Принимающая комиссия тогда была в восхищении. Бирк сомневался, что их писульки достигнут Оррина, тем более Ватикана, но сам Див так не думал. Садясь за составление документа, он ожидал, по меньшей мере, такого же результата.

Так или иначе, все равно кому-то придется этим заняться. Так пусть это будет он. Бирк не жаловал ни консисторию, ни бланки.

Рапорт вышел сухим на два листа, в котором он в основном запрашивал данные на неизвестного служащего, тело которого сейчас покоилось на одном из алюминиевых катафалков префектуры Брэйврока.

Он задвинул ящичек, потер глаза и его взгляд упал на черную ленту повязанную вокруг рукава. Было в ней что-то архаичное, что-то давно вышедшее из моды. Черные зонты. Множество дамских зонтиков, пастор, читающий монотонно без выражения, пара клевретов поющих тонкими звенящими голосами. Дождь.

Он убрал со стола остальные бумаги и пододвинул опсис, но в голове у него по-прежнему мелькали округлые формы щербатого камня, разглаженные зады статуй воздевших руки и распростерших крылья. Какая-то невыразимая мука была в их летящей позе, какое-то убивающее всякое проявление эмоций кантабиле. Как-то неправильно они стояли или это он все время ловил неправильный ракурс.

— Никогда не знаешь что лучше, что хуже. Так? Что она для тебя сделала, эта твоя чародейка, или что сделал ты для нее? — Хорек проводил взглядом гроб, спускаемый в утробу могилы. — Что у вас общего? Кроме страсти, которая, как мне кажется, уже прошла. А, Див? Нет? Ну, знаешь, просто я заметил, как ты смотрел на нее. А она на тебя. Мизель Гранжа.