Итаяс молчал. Улыбка сошла с его лица, теперь он смотрел исподлобья, угрюмо и утомленно.

— Итак, — сказал я ровно. — Все или ничего. Ты дашь мне слово не воевать против меня?

— Нет.

Я выдержал паузу и тихо спросил:

— Ты не хочешь мне солгать?

Таянец прикусил губу. Мышцы его закаменели, он сел прямо, сузив глаза и глядя на меня уже не с насмешкой, а с ненавистью. Это была хорошая, нужная ненависть, я вызвал ее намеренно, и мне нравилось ее видеть. Парализующее заклятие приятно кололо пальцы, но я не думал, что мне придется его применить. Итаяс вряд ли утратит самообладание до такой степени, чтобы броситься на меня.

— Ты очень глуп, император, — повторил таянец несколько громче.

— Ты не только смел, но и честен, — пропустив его слова мимо ушей, сказал я с одобрением. — Почетно иметь такого врага. Я был бы счастлив иметь такого подданного. Я буду рад иметь такого союзника. То, чего Таян не может добиться силой оружия, я дам тебе в обмен на одно слово.

Лицо Итаяса перекосилось.

«Я сумел выбить его из колеи, — подумал я. — Пока что все правильно».

— Ты лжешь, — сказал Итаяс со злобой.

«Даже лучше», — понял я, отвечая:

— Слово дворянина.

Горец встал, заложил руки за спину.

— Что в нем такого, чтобы ему верить?

Я поглядел на него с удивлением.

— Ты же пророк, — сказал я. — Ты можешь взглянуть и удостовериться. Разве нет?

Таянец оскалился и тряхнул головой.

— Я убью тебя, император, — в который раз повторил он. — Не сегодня, не завтра, но убью. Ты сидишь с заклятием на руке и ждешь, когда я примусь сворачивать тебе шею. Ты трясешься от страха и торгуешь дворянским словом. Мне нравится это видеть!

Мне тоже нравилась картина, которая мне представала. Я смотрел в глаза Итаясу, произносившему эту тираду. Не было в нем ни твердости, ни насмешки… и даже ненависть уже переходила в нечто иное.