Конунг Вестмунд попытался пошевелиться, но только и смог, что открыть глаза. Звякнуло железо. Кромешная тьма накрыла его черным с запахом земли покрывалом. Ни звука, кроме его хриплого дыхания, да заскребли по камню каблуки сапог, когда страх свел ему мускулы ног.

— Брагги?

Тишина. И ощущение давления… Будто успел вырасти над ним древний курган.

— Квельдульв? Грим…

Ничего.

Он лежал на спине. Под ним были жесткие, холодные, неподатливые камни. И камни вокруг были точно такими же.

Скованный по рукам и ногам, он мог только слепо пялиться в то, что он мог бы назвать потолком, будь тут свет, чтобы увидеть это.

Ужас затопил все его существо. Он подался в цепях, пытаясь вырваться из оков, упал назад, когда ему показалось, что его голова вот-вот треснет. Боль грозила ослепить его, разве что он и так уже ничего не видел.

— Отец!

Никакого ответа. Только тьма и камень, и тяжесть неведомого грядущего. Глаз — правый — залила кровь: судорожный рывок в цепях вновь разбередил рану.

— Волк тянется к солнцу, — пробормотал он…Вороны, вороны кружат. Повсюду вороны… С разверстыми клювами и расправленными когтями бьют крыльями по воздуху враны, бьют по голове его, по лицу, по глазам. Пытаются сбросить в колодец, которому нет дна…

Перекатываясь под кожей, буграми вздулись мышцы на ребрах.

Вновь и вновь он рвался из цепей, пока оковы у него запястьях не стали скользкими от крови.

…вырваться… вырваться… вырваться…

Чтобы вновь оказаться в огненном круге, наедине со стоящим к нему спиной худым человеком в темном плаще.

Вес устало потер глаза.

Ненавижу! Сколько еще станет он терзать меня. Убить. Убить его, и никто из тех, что стоят за огнем, не помешает мне покинуть эту поляну.

Вес сделал шаг вперед и обнаружил, что ноги едва слушаются его, что ненависти не достанет даже на то, чтобы заставить ноги пронести его эти три, нет четыре локтя, и вцепиться в горло Квельдульву.

Так близко. Ненавистная жертва так близко. А если еще зайти слева, то одноглазого скальда Локи можно застать врасплох…

«Исчадие Локи, волк Жадный, Фенрир, проглотит однажды солнце!» — гулким грохотом прокатились по затуманенным мыслям слова Одина.