Ладонь была прохладной, почти утешающей, как и голос…

— Ничто не происходит без причины, — сказал над ним голос, но принадлежал он не Квельдульву. — Происходящее здесь — не забава, и не пустая прихоть захлебнувшихся властью над рунами стариков. И не месть завистников тому, кто столь юным основал королевство.

Происходящее сейчас — неотъемлемая часть того, что должно быть свершено, дабы восстановить справедливое равновесие, то самое равновесие, что нарушило прямое вмешательство асов в дела Мидгарда. — Говоривший помолчал немного. Способен ли ты понять это? Способен ли понять, что ни в одном из нас нет ненависти к тебе, конунг? Даже во мне, хотя, и, наверное, не без причины, ты почитаешь меня худшим из своих врагов. Мир зиждется на противостоянии порядка силам хаоса и тьмы. Но верно и обратное: Одину надобен Локи.

Рука вновь мягко легла на блестящий от испарины лоб молодого человека в испачканной песком землей и листьями одежде. Он пытался не слушать, но, несмотря на свои усилия, слышал:

— Каждому из нас определено, какие ошибки он совершит, свои ошибки, но странно верить, что промах способен чему-то научить.

Никто из нас не учится ни на своих, ни на чужих ошибках. Рука прекратила свое движение и упала. Лежащий в ужасе ждал, ощущая возникшее в воздухе напряжение, хотя голос оставался спокойным, холодным и ровным.

— Лишь там, где встречается извечный иней с жаром Муспельхейма, смогла зародиться вода, а вместе с ней и жизнь. Но эти два плюса вечно притягивает, вечно отталкивает друг от друга, а соединиться им мешает мир ваш.

Голос оборвался, лежащий слышал лишь тишину, мелко, будто пульс на горле волчонка, подрагивающую тишину, которую, казалось, можно было сжать в горсти. Как малую птаху.

— Да, именно он. Тот мир, что известен вам как Мидгард, обиталище людей, что лежит посреди восьми прочих. Битва породить способна лишь следующую битву, а ярость — новую ярость. Не познал ли ты на собственном опыте, сколь непросто после гибели лучших защитить собственную землю?

— Кто ты? — заставил себя спросить конунг, когда говоривший, казалось, задумался.

— Брагги, — спокойно ответил тот и, будто не придавал этому никакого значения, продолжил: — В каждой битве, что ты затеял, гибнут лучшие витязи, и все больше их не возвращается с тинга кольчуг. Звенят по всему Мидгарду мечи, предвещая его падение. И что тогда станет заслоном сынам Муспельхейма?

— Нет! — выкрикнул лежащий. — Эйнхерии оборонят Ясень, не дадут вырваться Жадному!

— Разве не понял ты, что Жадный — ты сам? — В голосе длиннобородого аса закрались нотки нетерпения. — Неужели ты так ничего и не понял, о, конунг? язвительностью тон его напоминал манеру Квельдульва.