– Холодной воды не боишься? – спросил Роман.

– Для меня любая вода теплая, – засмеялась Надя и нырнула в пенистую темную воду.

Роман прыгнул следом и сразу же ушел на дно, здесь лег, раскинув руки, и затаился, будто сом под корягой. Сквозь зеленую толщу воды различал он слабый свет иссякающего дня. Надино тело мелькнуло над ним белым светящимся пятном. Энергия воды почти мгновенно наполнила колдуна, кожу стало покалывать тысячами мелких иголочек, а ощущение силы принялось выталкивать колдуна наверх. Оставаться возле дна становилось все труднее. Наконец река пересилила, и Роман поплыл на мелководье, где Надя уже стояла по пояс в воде, дожидаясь его. Он выпрыгнул на поверхность, взбив шапку белой пены и обдав Надю потоком брызг. Она наигранно завизжала, поскользнулась и упала в воду. Тут-то колдун и ухватил свою добычу, его руки, как мечталось, сомкнулись в замок на ее талии.

– Я еще не сказала «да», – усмехнулась Надежда, но не попыталась освободиться.

– Я слышу «да» внутренним слухом, – шепнул Роман, прижимая добычу к себе все сильнее.

Он уже вознамерился проделать с нею то, что и с другими красотками до нее – то есть стереть на время из ее памяти воспоминания о прежней любви. Пусть самой невинной, самой короткой, самой незначительной, и возвратить телу утраченную девственность. Но не успел.

Роман полагал, что Надя хотя бы для виду немного поломается, прежде чем уступить. И ошибся. Ее искушенное тело бурно откликнулось на ласки колдуна, и она, еще час назад холодно говорившая «нет», сама соединила их тела, сама направляла любовника, выбирая самые немыслимые и фантастические пути к наслаждению. Каждая новая вспышка ее страсти, обжигающая, как лед, заставляла замереть ее тело лишь на мгновение, а потом львица требовала новых утех – еще и еще.

Но когда жгучий лед растает, не остается ничего, даже лужицы воды.

– Не думай, что после этого ты стал значить для меня хоть чуточку больше. И не потому, что ты лучше других, или, наоборот, плох, – сказала Надя, натягивая свой серебристый комбинезон. – Просто для меня никто не имеет значения. Любить сильно – слишком унизительно.

Роман молчал, обескураженный ее словами, и она продолжала:

– Чувства должны быть легкими и приятными. А с тобой… Ты ведь повяжешь по рукам и ногам и сведешь с ума. Не так ли, колдун?

Он не ответил, – что толку возражать, если в ее словах отчетливо звучала фальшь. Одно его поразило: Надежда повторила его фразу о легких чувствах почти слово в слово. Но в ее устах они прозвучали кощунственно. Колдун боролся с собой, вернее, со своим желанием приворожить навсегда, заставить сходить с ума и страдать всю жизнь до самого последнего часа. Ведь стоило ему только пожелать, и сделалась бы Надя его тенью. Но он не хотел этого, вот в чем дело. Всей душою – нет. Потому пересилил себя и не поддался искушению. Но он надеялся. Да нет, не надеялся, а стремился. Желал. Мечтал… Все высшие степени, пригодные для слов, не могли передать силу его желания. Покорить то, что не покоряется в принципе, подчинить то, что не подчинимо, владеть тем, чем овладеть нельзя. Но он не хотел, чтобы она изменилась. Нет, милая, добрая, покорная кошечка, умильно заглядывающая в глаза, не могла и на минуту взволновать его сердце. Другое дело львица, на время спрятавшая когти. Львица, царапающая прутья невидимой клетки. Какое наслаждение – смотреть в ее ореховые глаза, не зная наперед, что ожидает тебя – нежная ласка или удар сильной лапы, способной переломать хребет. Но как привлечь или удержать львицу? Изощренным сексом? Ну, разве что на лишнюю минуту-другую. Преданностью? Она бы ее даже не оценила. Силой? Таковая лишь оскорбит ее, но никак не подчинит.