Штернберг подошёл к Дане после урока, взял её доверчиво протянутые руки, строго осмотрел ещё кровоточившие следы от ударов и, не удержавшись, поинтересовался, почему же она не наказала эсэсовку, это тупое злобное животное, посредством своего знаменитого зловещего умения.

— А у меня его больше нет, — легко сказала Дана. — Делось куда-то. Я его уже давно не чувствую. У меня больше не получается настолько ненавидеть, чтоб вот так…

Штернберг основательно смутился ещё тогда, когда увидел на её руках свежие раны из своего стыдного сна, завершившегося особенно сладостным физиологическим исходом, — и почему-то окончательно пришёл в смущение именно от этих её странных слов.

— Хотите, я выгоню со службы эту мегеру, да ещё с такой характеристикой, что её не наймут даже чистить свинарник?

Дана засмеялась, не отнимая рук от его раскалённых ладоней.

— Да ну её, стерву, больно она мне нужна. Плевать на неё вообще… Не тратьте вы на неё время, доктор Штернберг. Лучше расскажите мне сегодня про значение тех значков, рун. Вы обещали.

О своих обещаниях он помнил. На очередной «частный урок» он принёс таблицы с рунами Старшего, Младшего и арманического Футарка и поведал о многообразии рунических алфавитов, о толковании знаков, о заключённой в них силе и о магических операциях с рунами. Среди последних он ни словом не упомянул лишь одно: сумрачный раздел рунической магии, связанный с подчинением человеческой воли и разума. Он очень боялся, что в памяти его обожаемой ученицы может всплыть тот весьма нелестно характеризующий его эпизод, когда он распинал беззащитную девушку на тюремной койке, крушил её сознание и ритуальным кинжалом выскребал на неприкосновенной глади её прозрачной кожи знак-печать, отмечающий его собственность. По всем признакам, обряд не удался, и Штернберг всей душой надеялся, что это было действительно так. Теперь он не простил бы себе, если б узнал, что его гнусные ментальные эксперименты оставили хоть малейший преступный след.

Мнимо увлечённый своей лекцией, он садился рядом с Даной (благо в этой комнате были не стулья, а скамьи), чтобы изобразить несколько наиболее распространённых составных рун (это для неё), а для себя — чтобы закинуть праздную левую руку на высокую спинку как раз позади остреньких девичьих лопаток и наслаждаться этим полуобъятием. Насыщенный вечерним солнцем парной июньский воздух, дрожащий в проёме раскрытого окна, ничуть не разбавлял сонной духоты. Дана задумчиво склонялась над строем угловатых символов.

— Раз для каждого человеческого характера есть своя руна, то вам, как мне кажется, больше всего подходит вот эта, — и безошибочно тыкала в «Альгиц». Штернберг словно сквозь туман смотрел на знак, напоминающий очень условную человеческую фигурку, свой знак.