– Остановись, – сказал он, и из его голоса исчезла извечная саркастическая нотка. – Зачем же ты сам лезешь в ад? Оставь все, как есть – и может, жизнь вернется к тебе…

– Как мило, – бледно улыбнулся Павел. – Мне непонятна твоя забота. К чему бы это?

Артемия скрутило от ненависти. Теперь он крикнул в полный голос:

– Переходящий, ты снова передергиваешь!

Переходящий дорогу проигнорировал Артемия. Только его коронная улыбочка почему-то не появилась в ответ.

Павел с вялым интересом взглянул на Артемия и снова обратился к Херувиму:

– Что же… Я готов.

Похоже, никто, кроме Артемия и Павла не видели Переходящего дорогу.

Или делали вид, что не видели.

А, может, просто не пришло их время.

Молчаливая толпа высыпала под вечернее небо. Массовка не видела и не желала видеть ничего вокруг: ни открытые ворота, ни разорванную «колючку», ни отсутствие охраны, ни темнеющие вдалеке БТРы. И уж конечно, никто не видел снайперов, изумленно таращащихся в оптические прицелы на множество людей в нелепых полосатых робах.

За их спинами, в ожидании приказа приготовились обученные, решительные, не страшащиеся смерти люди долга. Каждый из них знал: есть что-то выше, чем жизнь каждого из них. Есть что-то выше, что-то такое, за что не страшно умирать. Правда, не каждый смог бы сказать – за что именно.

Еще дальше, в какой-то сотне метров отсюда, очень важные люди, ругаясь и оплевывая друг друга, никак не могли решить, что делать с этим проклятым лагерем и особенно – его хозяином. Кого считать бандитами, кого заложниками, кого преступником, а кого жертвой.

Это все там – бесконечно далеко.

А здесь люди ждут чуда. Страшного, бесчеловечного чуда.

Нелепым чужеродным телом смотрится здесь суетливая съемочная группа, прожектора, камера, скользящая по рельсам.

Массовка отлично подготовилась к последним съемкам. Нет такого грима, который способен передать настоящее страдание. Только зритель почему-то не хочет видеть настоящее. Он предпочитает рафинированную, смягченную имитацию. Настоящее слишком ужасно, чтобы выглядеть правдоподобным.

В работу вступает вторая камера – на длинном и ловком кране. Она смотрит прямо в глаза героя.

Павел стоит перед распахнутым зевом крематория. Пора приносить жертву.