Он жалел, что не помнил своих родителей, в особенности отца. Он питал к отцам слабость и горевал, что самому так и не довелось стать одним из них. Иногда он казался себе соринкой, вошью, уродом, которому лишь по какому-то недосмотру со стороны Господа довелось ощутить биение сердца и зажечь в себе искру разума. Мысли о невероятной хрупкости бытия начинали осаждать его каждое утро, стоило ему открыть газету или включить телевизор.

Сердечная мышца оказалась жилистой и старой, но потрясающе маленькой. И все, что к ней присоединялось, было удивительно хрупким Вены, которые вскрывались от нажатия ногтя, как стручок гороха. Небрежная мешанина органов в грудной полости. Мозг, опасно балансирующий на стержне позвоночника: он походил на шутку, на фокус с тарелкой, вертящейся на кончике палки и заранее обреченной на падение. На свете столько способов умереть, столько разных несчастий и бед подстерегают тело, что просто удивительно, как люди вообще доживают до старости, хотя, если подумать, никакая это не старость. Что такое даже самая долгая человеческая жизнь по сравнению с девятью миллиардами лет, отпущенными гудящей космической топке под названием Солнце. Правда, человек может обзавестись семьей, ощутить тепло нежной мальчишеской кожи и уйти, утешаясь этим.

Он оторвался от работы около часа ночи. Плеснул себе виски и сел в кресло, откуда удобно было наблюдать за другими домами-башнями в квартале, следить, как постепенно гаснут огни, как движутся фигуры в экранах окон. Он пытался вспомнить то время, когда был молод, но это оказалось трудно. Нет, молодость у него, несомненно, была, но теперь, в старости, она виделась как сквозь пелену, точно его внутреннее зрение поразила катаракта.

Прикончив выпивку, он стал растирать лицо и руки, пока чувство онемения не покинуло их полностью. Тогда он вернулся к вороне и закончил работу. Прежде чем зашить полость, он взял из коробки, которую хранил в ящике стола, золотистый волосок и осторожно вложил его внутрь. В коробке лежала целая прядь, она принадлежала одному мальчику, который умер маленьким. К нему она попала случайно. Но почему-то стала для него очень важна.

К трем часам птица была готова. Он упаковал ее в пузырчатую пленку, обернул коричневой бумагой и перевязал бечевкой. Вернулся к своему стулу. Задумался о странной привычке, которая сопровождала завершение каждой его поделки, но так и не вспомнил, откуда она взялась. Что-то вроде потайной личной подписи, наверное? Конечно, никакого особого значения это не имело, но остановиться он уже не мог. Он как будто отдавал некий долг тому мертвому мальчику, которого он не знал. Продолжал его жизнь в этом мире. Он снова сел в свое кресло, еще выпил, посмотрел в окно и заснул.