— Ключ нужно бросить в пруд. Ты сделаешь это сама.

— Нет, вы это сделаете, иначе я выстрелю, клянусь!

Тут невидимая сила снова берет контроль над ружьем. Я боюсь, что сейчас выстрелю в Моргану или Гарета, или в Ниветту, но дуло оказывается направлено на Мордреда.

— Нет. Это сделаешь ты.

— Стреляй! — визжит Моргана. Но я не могу. Я не могу выстрелить в него даже после всего.

Мордред смотрит на меня выжидающе, спокойно, но он весь белый от испуга, я вижу.

— Я чудовище, — говорит он спокойно. — Я убил своих друзей. Выстрели.

— Я не стану, — говорю я. И уже знаю — ни за что не стану. Хотя части меня и хочется, хотя меня подмывает нажать на курок. Я откажусь от этого, разумом откажусь, не чувствами. Я убираю руки от курка, обхватываю только приклад, не прикасаясь к курку. Я не хочу стать такой, как он. Убив чудовище, сам становишься чудовищем. Номер Девятнадцать был всего лишь маленьким мальчиком. Когда-то.

— Ты такая хорошая, — говорит он вдруг, очень нежно. — Ты очень хорошая. Ты добрая, Вивиана, и мне это всегда нравилось. Ты очень теплая, и у тебя нежные руки. И я никогда тебе не подходил.

А потом я вижу, как не моими руками, они остаются неподвижны, далеки от курка, а сам по себе, курок двигается. Это сделал Мордред, думаю. Я отвожу дробовик в сторону, но Моргана выкрикивает что-то над телом Кэя, наверное, то же самое заклинание, что использовала Гвиневра. И пуля делает крюк, вместо того, чтобы попасть в клумбу, куда направлено дуло ружья, она попадает в грудь Мордреда, проделывая там вторую дыру. Он падает мгновенно.

Я остаюсь неподвижной некоторое время, потом бросаю дробовик в ужасе от мысли, что это я его убила. Нет, дурочка, это Моргана, это сам Мордред, думаю я. Вот что сказал бы Галахад, если бы был жив.

— Ланселот! — шепчет Ниветта. Она вылезла и теперь похожа на какого-то вымокшего насквозь крохотного зверька.

Но он молчит, он не двигается. Капли дождя отмыли его зубы от крови, теперь они блестят белым. Гвиневра пыталась его спасти и тем самым чуть не убила Кэя. Я понимаю, что слез у меня не осталось, и единственная влага на щеках, это дождь.

— Кэй! — вдруг кричит Ниветта. Она бежит к Моргане.

— Я жив, — говорит Кэй слабо. — Только пить хочу.

— Ты ранен в живот. Тебе нельзя, — нежно шепчет Моргана. А Ниветта вдруг целует его в губы.

Я встаю и, как сомнамбула, бреду под дождем к пруду, к нашей последней гавани. Я прохожу мимо Мордреда. Смерть удивительным образом сделала его лицо еще прекраснее. Как и безумие. Бедный ублюдок, так сказал бы Ланселот.

Я босая, на мне только белье и вымокшая до нитки майка Ниветты. Но я не чувствую холода. Между клумб и цветочных кустов я бреду к темной воде пруда, и играю с мыслью о том, чтобы утопиться. Играть с этой мыслью не страшно и не больно, как с мыслями об убийстве кого-нибудь, например. Я просто стараюсь отвлечься.