Глава 12
Мы спускаемся по лестнице. Мордред идет позади меня. Он не издает ни звука, как будто даже не дышит.
— Вивиана! Где Галахад?
И я не знаю, что сказать Ланселоту, но он понимает все сам.
— Ах ты дрянь! — рычит он, наставляя дробовик на Мордреда.
— В смысле? — спрашивает Кэй шепотом. — А где Галахад?
И я понимаю, что мне все-таки придется это произнести.
— Он мертв, — говорю я бесцветно. Моргана белеет хуже снега, открывает и закрывает красиво очерченный рот, как рыба. И я знаю, что мне абсолютно нечего ей сказать. Нет слов, которые могли бы ее утешить.
Ниветта смотрит в пол, Гвиневра сжимает зубы, так от взгляда на нее скулы болезненно сводит, а Гарет выглядит так, будто сейчас расплачется.
Но никто из них на самом деле все еще не верит. Они ни разу не сталкивались со смертью, и они не видели тела Галахада. Они будут думать, что все это шутка до последнего.
— Пожалуйста, — говорит Мордред. — Давай выведем детей. А потом застрелишь меня. Я все понимаю. Все-все понимаю.
— Как собака, — смеется вдруг Ланселот, а потом быстро и точно бьет Мордреда прикладом дробовика, и тот сплевывает кровь. Он терпит молча.
— Ключ у меня, — говорю я Ланселоту. Он кивает. Лицо у него совершенно непроницаемое, такое, что даже страшно. Дуло дробовика упирается Мордреду в спину.
— Иди. Освободи детей. А потом я тебя застрелю.
— Ты пойдешь с нами? — спрашивает Гвиневра.
— Да. Конечно.
— Ура, а то мы потеряемся.
— Тихо, Кэй, — говорит Гарет. И дальше мы идем к двери в совершенной тишине. Моя жизнь, какой я ее знала, окончена. Это единственное, что я теперь знаю точно. Мне страшно, радостно, очень грустно, и я не могу верно охарактеризовать то, что я чувствую даже этими словами — все слишком глубоко, как никогда прежде.
Давно наступило утро, дождь становится все сильнее и смывает с окон кровь, смывает кровь с цветов, и теперь все кажется зеленым-зеленым, удивительным, живым. Капли бойко бьют по цветам, а потом дождь набирает еще силы, и теперь за окнами и вовсе ничего не рассмотреть, сплошная вода.
Мы выходим на улицу. Не лучшая погода для того, чтобы покидать дом. Но время пришло.