Галахад выглядит чудовищно, его тело разворочено, везде следы укусов. И очень сложно думать, что он не мертв, а просто спит, как думают люди в книжках. Впервые в мой мир входит смерть, впервые я сталкиваюсь с ней по-настоящему. Человек, который заботился обо мне, который был со мной ласков и никогда не обижал, человек, который учил меня многому, но в первую очередь тому, что нужно уметь прощать и уметь быть прощенной, мертв. Успела бы я его спасти, если бы не тратила время на идиотское заклинание? Не сделало ли оно хуже? Можно ли было его вообще спасти?бЭтого я не знаю. И никогда уже не узнаю. Ланселот не будет улыбаться мне, не объяснит, что я ни в чем не виновата, и он любит меня такой, какая я есть, нас всех. Никогда-никогда. Он окончательно мертв. Я не понимала прежде, что это значит, терять кого-то навсегда. Кого-то близкого, кого-то дорогого, пусть и обманывавшего тебя.

Слезы текут сами по себе, смешиваясь с кровью. Краем сознания я отмечаю, что за окном разражается дождь. Я плачу, некрасиво, утирая слезы и сопли, реву, обнимаю Галахада, то что от него осталось, потому что больше у меня ничего нет. Это чудовищное зрелище развороченных органов, плоти и костей — последнее, что осталось у меня от него, последнее, к чему я могу проявить нежность. Что скажет Моргана? Я виновата? Что теперь будет без него?

Слезы капают как будто сами по себе, и я забываю обо всем остальном. Наконец, я поднимаю глаза и вижу Господина Кролика. Он стоит надо мной и Галахадом, в луже крови. Волосы у него стоят дыбом, кое-где на руках и на шее виднеются ожоги.

Я смотрю на него, глаза у меня полны слез.

— Вивиана, — говорит он слабо. И я понимаю, что передо мной Мордред. Глаза у него пустые, блестящие.

— Я поднял его из мертвых один раз, смогу и снова, — говорит он будто бы себе самому, не обращая внимание на мое присутствие. Я кидаю быстрый взгляд на Галахада.

Нет, думаю я, не сможешь. И никто не сможет. Тут костей больше, чем плоти. Всего твоего страдания не хватит, чтобы совершить такое чудо. Я снова заливаюсь слезами, Мордред тоже падает на колени перед Галахадом. Я ожидаю, что он заплачет, но он только смотрит.

И мне становится его ужасно жалко — жалкое он существо. Он даже заплакать не может, даже скорбь доступна ему не в полной мере. Глаза у него страшные, полубезумные от горя, а он не плачет. Я реву навзрыд, не останавливаясь и, повинуясь неожиданному импульсу, обнимаю его — коротко, осторожно и нежно.

Он смотрит на меня так, будто не верил до этой секунды, что я еще когда-нибудь к нему прикоснусь. И я не верила, а вот.