— Поэтому, когда он бросал четвертак, — объяснял Барти внимательно слушавшей Ангел, — он бросал его не в «Дымящееся ружье», потому что такого места нет, это телепередача. Видишь ли, возможно, он бросал его в то место, где я не слепой, или в то, где ему не изуродовали лицо, или в то, где ты, по какой-то причине, никогда не попала бы в этот дом. Этих мест гораздо больше, чем кто-либо может сосчитать, даже я, а я считаю очень хорошо. Именно это ты и чувствуешь. Как… как все устроено?

— Я вижу. Иногда. Очень быстро. Как блик. Словно стоишь между двумя зеркалами. Ты знаешь?

— Да, — ответил Барти.

— Между двумя зеркалами, ты идёшь и идёшь, снова и снова.

— И ты это все видишь?

— Как блик. Иногда. Есть место, где в Уолли не стреляли?

— Уолли — тот человек, который будет твоим папой?

— Да, это он.

— Конечно. Есть множество мест, где в него не стреляли, но есть места, где в него стреляли и он умер.

— Не нравятся мне эти места.

Хотя Пол видел ловкий фокус Тома Ванадия с монеткой, он не понимал смысла разговора детей и предположил, что и для остальных, за исключением, возможно, матери Ангел, разговор этот — китайская грамота. Тем временем и остальные, заметив поднявшуюся Целестину, замолчали.

Не замечая, что она и Барти оказались в центре внимания, Ангел спросила:

— Четвертаки к нему возвращаются?

— Скорее всего нет.

— Должно быть, он богач. Разбрасываться четвертаками.

— Четвертак — небольшие деньги.

— Очень большие, — не согласилась Ангел. — Уолли дал мне «орео», когда я видела его в последний раз. Ты любишь «орео»?

— Они вкусные.