Майк сбежал из семьи через три года, когда Джеку исполнилось двенадцать, собственным усердием заслужив стипендию для учебы в Университете Нью-Гэмпшира. Годом позже скоропостижно скончался отец: его поразил обширный инсульт, когда он готовил пациента к операции. Он упал в своих привычно расхристанных белых одеждах, умерев, вероятно, еще до того, как его громоздкое тело коснулось черно-белых кафельных плиток больничного пола, и три дня спустя человек, который был полновластным хозяином жизни Джека и представлялся ему почти мифической белой фигурой привидения-бога, уже покоился в земле.
Надпись на надгробии гласила: «Марк Энтони Торранс. Любящий отец». Маленькому Джеку хотелось добавить к этому еще одну строчку: «Он умел играть в лифт».
По отцовской страховке была выплачена очень крупная сумма. Есть люди, которые собирают страховые полисы с такой же страстью, с какой иные коллекционируют монеты или почтовые марки. Папаша Торранс относился именно к этому типу. Одновременно отпала необходимость платить страховые взносы и тратиться на спиртное. Поэтому лет пять они чувствовали себя богатыми. Почти богатыми…
В тревожном, неглубоком сне перед Джеком, словно в зеркале, возникло собственное лицо. Да, это было его лицо, но не совсем. Широко открытые глаза и невинный изгиб губ мальчика, сидящего в коридоре с машинками, дожидаясь своего папочку, дожидаясь белого бога-призрака, дожидаясь головокружительного, сумасшедшего подъема «на лифте» сквозь облако запахов, в котором алкоголь смешался с солью и опилками, дожидаясь вполне вероятного сокрушительного падения на пол, когда под громогласный смех отца перед глазами кружились звезды. И лицо вдруг
(трансформировалось в лицо Дэнни, столь похожее на Джека в детстве, хотя глаза у него светло-синие, а у Дэнни – дымчато-серые, но излучина губ та же, как и нежный светлый цвет лица; Дэнни в его кабинете в одних трусиках, все бумаги намокли, и от них поднимается чудесный аромат пива… вернее, жуткий запах ферментированных дрожжей, вонь пивной… треск кости… его жалкий полупьяный голос:
(мамы, ошеломленное лицо, поднимающееся из-за края стола, избитое и кровоточащее, и мама сказала)
(