– Джек… – начала она, сама не зная, собирается ли извиняться или оправдывать его. И то и другое, как она понимала, было бесполезно.

– Не сейчас! – отрезал он.

Дэнни потребовалось пятнадцать минут, чтобы справиться с половиной содержимого большой кружки, и за это время он заметно успокоился. Дрожь почти полностью унялась.

Джек с очень серьезным видом положил руки на плечи сыну.

– Дэнни, как считаешь, ты теперь можешь в точности рассказать нам, что с тобой произошло? Это крайне важно.

Дэнни перевел взгляд с Джека на Уэнди и обратно. В наступившей ненадолго тишине их положение ощущалось особенно отчетливо: завывание ветра за стенами, наносившего с северо-запада новый снег, поскрипывания и стоны старого отеля, готовившегося встретить еще одну бурю. Словно удар под сердце, Уэнди снова с неожиданной силой ощутила их полнейшую изоляцию.

– Я хочу… рассказать вам обо всем, – сказал Дэнни. – Мне надо было сделать это уже давно.

Он зажал кружку между ладонями, словно ее тепло придавало ему дополнительные силы.

– Почему же не рассказал, сынок? – Джек нежным движением убрал влажную от пота прядь волос, упавшую Дэнни на глаза.

– Потому что дядя Эл нашел для тебя эту работу. И я не мог понять, как тебе может быть здесь хорошо и плохо одновременно. Это стало… – Он поднял взгляд, ища у них помощи, не в состоянии сам подобрать нужное слово.

– Дилеммой? – мягко спросила Уэнди. – Оба варианта казались тебе не слишком подходящими?

– Да, точно, – кивнул он с облегчением.

Уэнди сказала:

– В тот день, когда ты стриг живую изгородь, мы с Дэнни серьезно поговорили в пикапе. Это был день первого большого снегопада. Помнишь?

Джек кивнул. Тот день, когда он подрезал живую изгородь, четко врезался ему в память.

Уэнди вздохнула.

– Но мы тогда не все сказали друг другу. Верно, док?

Дэнни горестно помотал головой.

– О чем же именно вы тогда разговаривали? – спросил Джек. – Не уверен, что мне по душе ситуация, когда мои жена и сын…

– …говорят друг с другом о том, как они тебя любят?