Джек снова развернулся и, поморщившись, сглотнул остатки полурастворившихся таблеток.

– Ллойд, да ты просто чудо! – сказал он. – Уже готово. Твоя скорость сравнима лишь с душевной красотой твоих неаполитанских глаз. Салют!

Джек обвел взглядом двадцать воображаемых напитков, двадцать бокалов с мартини, покрытых мелкими капельками конденсата, и в каждом покоилась нанизанная на шпажку крупная оливка. Он почти ощущал разлившийся в воздухе аромат джина.

– Кстати, о тех, кто бросил пить, – сказал Джек. – Тебе встречались джентльмены, которые ушли в глухую завязку?

Ллойд признал, что время от времени ему попадались подобные господа.

– А доводилось ли тебе сводить знакомство с теми, кто вновь принимался за старое?

Ллойд честно ответил, что не припоминает подобных случаев.

– Значит, я стану первым, – ухмыльнулся Джек.

Он обвил пальцами воздух вокруг первого «бокала», поднес руку к жадно распахнутому рту и опрокинул пустоту внутрь. Сглотнув, швырнул воображаемый бокал через плечо. Разодетые люди вернулись в кабинки и продолжали наблюдать за ним, смеясь, прикрывая рты ладонями. Он спиной ощущал их присутствие. Если бы в заднюю стенку бара вставили зеркала, а не глухие полки, Джек мог бы их видеть. Впрочем, пусть пялятся. Пошли они… Пусть смотрят все желающие.

– Стало быть, таких ты больше не встречал, – продолжил он беседу с Ллойдом. – Оно и понятно. Немногие отваживаются вернуться в мир пьющих, но зато каждый, кто это делает, может рассказать свою страшную историю о пережитом. Когда ты уходишь в завязку, тебя словно возносят на роскошную, ослепительную, парадную платформу, которая кажется тебе самой потрясающей из всех, какие ты только видел прежде. И колеса у нее преогромные – футов, наверное, десять в высоту, чтобы держаться как можно дальше от грязной канавы, в которой валяются все эти пьянчуги, неразлучные со своими коктейлями, бутылками виски, спрятанными в коричневые бумажные пакеты, и прочими бурбонами. Но сам ты больше не ловишь на себе презрительных взглядов всех этих чистоплюев, которые прежде открыто намекали, что тебе лучше исправиться или отправляться пить дальше в какой-нибудь другой город. Если смотреть со дна грязной канавы, платформа для трезвенников действительно выглядит чудом из чудес. Вот так-то, Ллойд, мой мальчик. Она вся украшена лентами, и оркестр гремит впереди, а по бокам маршируют девицы в коротких юбчонках, вращая золотистые тросточки и задирая ноги так, что только сверкают белые трусики. Да, ты оказываешься на этой платформе, где никому нет дела до жалких алкашей, которым необходим непрерывный опохмел, которые дышат собственным перегаром, и снова пьянеют от него, и роются в своей канаве в поисках курева – хоть какого-нибудь затоптанного бычка, не докуренного на полдюйма.