— Я ведь себя так за это и не простила. — Бабушка говорила с трудом, словно задыхаясь. — Это было так жестоко с моей стороны!

Я протянула к ней руку, и она ласково ее пожала. А потом снова заговорила:

— Да, это было жестоко. Но дело не в этом. Если помнишь, я ударила тебя, потому что ты, придя домой из школы, рассказала мне о твоей однокласснице, о той ирландской девочке из бедной семьи. Так вот: тебя я в этот момент не видела. Я видела себя.

— Я правда не помню этого, Ома.

Но я отлично все помнила.

Бабушка ласково похлопала меня по руке и поднесла мне к самым губам чашку с водой. Я чуть приподняла голову, сделала два глотка и снова легла, совершенно измученная этим крошечным усилием. И подумала о том, что бабушка, похоже, часами просиживает возле меня, пока я сплю. Я не была полностью уверена, но, по-моему, я слышала собственный голос, когда сказала ей, что в любом случае прощаю ее. В тот день, много лет назад, пощечина Омы, может, и показалась мне жестокой, но то, что я сама тогда сделала и сказала после урока физкультуры, было куда хуже.

И я, в очередной раз провалившись в некое подобие забытья, снова вернулась в свои семнадцать лет. Я уже успела смыть в душе пот после трех волейбольных сражений и, расчесывая влажные волосы, устроилась на своем обычном месте в раздевалке. Я думала о Малколме, о грядущей субботней вечеринке, о том, каким лаком лучше покрасить ногти и что лучше надеть — серебряные сандалии из переплетенных ремешков или черные модельные лодочки. Беки и Николь были заняты тем, что безжалостно дразнили Сьюзен насчет назначенного свидания и того, как далеко зайдут ее отношения с Билли Бакстером или кем-то там еще, кто в том месяце пользовался ее расположением, раз уж она удостоила его приглашения домой.

Это была просто очередная среда, очередной бессмысленный девчачий треп после урока физкультуры. Мы расслаблялись, прежде чем отправиться на занятия по биологии, английскому, тригонометрии.

Это была та самая среда, когда на меня налетела Мэри Рипли.

И сейчас мне очень не хотелось снова быть там, а раздевалке. Но я там все-таки оказалась, потому что мне нужно было там оказаться.

Мы дразнили Мэри совсем не так, как Сьюзен. Сьюзен была нашей подругой; наши шутки, даже не слишком удачные, заставляли ее смеяться, и мы смеялись с ней вместе. А вот Мэри… Над Мэри мы просто издевались; рвали ее на куски, стараясь добраться до костей, до сухожилий, до нервов, отыскивая самые уязвимые местечки, прекрасно зная, что она взвоет от боли, когда мы станем язвить ее своими глупыми языками девчонок-подростков. Мы делали это, потому что нам это казалось чертовски забавным и потому что Мэри попросту не стоила того, чтобы хоть на секунду задуматься. И уж тем более не стоила того, чтобы сперва подумать, а уж потом говорить.