Убедившись, что Алмазов ушел, Андрей заглянул в красный уголок.

Альбина стояла у стены. Глаза ее были полны слез.

— Вам помочь? — глупо спросил Андрей.

— Чем же вы мне поможете? — удивилась Альбина.

Она пошла рядом с ним к выходу. Пальцы ее были сплетены, и она ломала их, похрустывая суставами, — в этом было что-то театральное.

— А вы актриса? — спросил Андрей.

— Уже нет, — ответила Альбина.

На выходе ждала охрана — всех разделили по баракам и погнали в зону — сказали, что можно забрать свои вещи. И молчать, ни одной сволочи — ни одного слова, куда идете и зачем, ясно? Если просочится информация — виновные вплоть до расстрела, ясно?

Но конечно же, информация просочилась — в бараках было полно людей. Все уже вернулись со стройки. Собирались на этап — лагпункты эвакуировались. Люди расставались — встретятся ли? И что такое за эксперимент, когда люди должны жить, словно в ледяном дворце, в этом игрушечном городе? Кто-то в бараке предположил, что на городе будут опробованы особые лучи смерти или бациллы, а еще кто-то сказал, что его будут бомбить, недаром привезли фанерные мишени. Андрею не хотелось об этом думать — это было слишком правдоподобно.

Андрей боялся, что его и Рятамаа, жившего в том же бараке, уведут в ложный город сейчас, на ночь глядя, но Айно сказал, что охрана не глупая, чтобы ночью по морозу туда ходить, охрана сначала будет спать.

Так и случилось.

На рассвете весь барак ушел на этап, Андрей даже успел попрощаться с теми, с кем сблизился за эти месяцы, а они с Рятамаа не спеша собрались, и только к девяти за ними пришли.

Конечно же, Андрея, как и любого нормального человека на его месте, мучил страх перед неизвестностью, потому что в лагерях человеческая жизнь слишком мало стоит и поддерживается она только тогда, когда люди существуют все вместе. Но в то же время мысль о скорой встрече с Альбиной все время вмешивалась в пессимистические рассуждения и отвлекала, внося в жизнь странную, забытую уже остроту, загадку и потому — надежду.

Это был необычный развод.

Они выстроились длинной неровной шеренгой на залитой утренним весенним солнцем и порезанной острыми тенями центральной площади Берлина. Все были с вещами. Незнакомый смуглый капитан выкрикивал фамилии, фамилий оказалось пятьдесят шесть — пятьдесят мужских, шесть женских. Потом вперед вышел другой мужчина, в штатском. Он говорил легко, словно читал знакомую инструкцию:

— Сейчас вас разведут по квартирам. Там есть минимальные жилые условия. Теплые вещи. Огня не разжигать — это будет караться. Отведенные квартиры и места проживания не покидать. Это будет караться. Попыток к бегству быть не должно — вокруг, как вы знаете лучше меня, тундра. Ночью в ней холодно, и там еще лежит снег — человек виден на расстоянии многих километров. Впрочем, не мне вам это объяснять. Однако передвижения по самому городу в пределах, скажем, квартала или улицы допустимы в дневное время. Ходить друг к другу в гости не дозволяется после наступления темноты.