Милан не хотел все это выслушивать. Слишком поздно было для откровений. Эти слова уже ничего не могли изменить. Отцу действительно следовало сказать об этом раньше.

Гул толпы нарастал.

– Из вас троих ты доставлял мне больше всего хлопот. Это твое упрямство… Я знаю, что тебе не хочется этого слышать, но ты больше всего похож на меня. Джулиано всегда пытался выполнить мои требования, а не осознать, что сам считает правильным. – Нандус вздохнул. – А Фабрицио, улыбаясь, во всем со мной соглашался, а потом поступал так, как сам считал нужным. Но ты… Ты не боялся спорить со мной, когда был с чем-то не согласен. Ты выдержал бастонаду, терпел мои вспышки гнева… У тебя железная воля. И ты всегда отстаиваешь то, что считаешь правильным. Я, поверь, гордился тобой.

«Да с чего отец вообще вздумал поговорить об этом теперь?!» – внутренне возмутился Милан. Ему хотелось съязвить в ответ, но тогда он вновь оказался бы сыном, которым Нандус гордился из-за его воли к сопротивлению. А Милан этого не хотел – и потому молчал.

Верховный священник посмотрел на сына. Он как будто ждал ответа.

– Ты должен это знать, – наконец произнес старик. Слова почти терялись в шуме толпы. – Пойми меня правильно. Я боюсь, что тобой воспользуются, чтобы… – Он покачал головой. И умолк.

Повозка выехала на Площадь Героев, обрамленную тенистыми аркадами. Впереди возвышался величественный памятник – изваяние Джованни Виллани верхом на верном скакуне. Виллани был героем битвы у Кровавого моста. Именно он когда-то отвоевал у герцогов Швертвальда серебряный диск, столь много значивший для Белой Королевы.

При появлении подсудимых гул на площади утих. Тысячи глаз взирали на Тормено. На западной стороне площади построили две деревянные трибуны. На одной расположились императрица, королева и их свиты, там развевались флаги Швертвальда, стяг с Черным Орлом и разнообразные знамена с гербами вольных рыцарей империи. А вот флаги на второй трибуне, поменьше, были желтыми – с изображением черного молота: там сидели представители городского совета Ферранты и вдóвы убитых Миланом офицеров. Вокруг трибуны толпились солдаты с арбалетами и алебардами. Поблескивали на солнце роскошные золотые цепи советников, темнели траурные наряды вдов. При виде повозки кто-то на трибуне Ферранты вскрикнул.

– Убийца! – вскочив, завопила какая-то пышногрудая женщина, указывая на Милана. – Чтоб ты сгорел в пламени справедливости!

Толпа возмущенно загудела.

– Закрой рот! – крикнул кто-то из горожан. – Твой муж был убийцей! Сотни человек погибли из-за него!