Перед обеими трибунами выстроились в два ряда рыцари ордена Черного Орла. Их оцепление сдерживало толпу зевак.

Капитану Долендо и его стражникам пришлось прокладывать путь для повозки, расталкивая горожан древками алебард. Наконец Тормено подвезли к двум платформам, возведенным перед трибунами.

Слева, напротив трибуны императрицы, возвышалась огромная груда дров для костра и был вбит столб, с которого свисали железные цепи. При виде места казни Милана бросило в дрожь.

Повозка остановилась, и в нее забрались несколько стражников. Они подхватили Нандуса вместе со стулом, к которому он был привязан. Немного повозившись, стражники подняли священника на кучу дров и приковали к столбу. Нандус молчал, гордо вскинув голову и с презрением глядя на сановников империи и Белую Королеву.

– Идешь? – Подойдя ближе к повозке, капитан Лоренцо махнул Милану рукой.

Только теперь юноша осознал, что перед ним стоят два стражника: они его и пальцем не тронули.

Выбравшись из повозки, он последовал за Лоренцо на второй эшафот. Милану по-прежнему казалось, что все это происходит не с ним. Будто он случайный соглядатай, который спокойно наблюдает за развитием событий и следит за площадью со стороны. Да, он действительно убил Николо Тримини и его приближенных, но Милану даже в голову не приходило, что его за это могут судить.

В то же время все вокруг воспринималось с необычайной четкостью. Милан явственно ощущал запахи, словно у него обострился нюх. От Лоренцо несло потом. Пахли дрова на эшафоте: чтобы костер разгорелся быстрее, дерево обильно полили лампадным маслом. В толпе торговали снедью, и до Милана доносились ароматы свежего хлеба, печенья, молодого вина и яблочного сока.

Усилилось и зрение: он четко различал древесные узоры на ступенях лестницы, ведущей к эшафоту, видел мелкие морщинки вокруг карих глаз Хранительницы, ожидавшей его на помосте, замечал царапины на ее золотом доспехе – в глубине вмятин под позолотой проступала сталь. «Пахнет, как мокрая курица», – подумал Милан, глядя на могучие черные крылья за спиной волшебного создания.

На помосте стоял стол с широкими кожаными ремнями по краям.

– Ложись! – приказала Хранительница.

Милан повиновался, прижав к телу грубую власяницу. Она доходила ему только до колен, и юноша волновался, что власяница задерется.

Когда он улегся на стол, Хранительница ловко пристегнула его ремнями – видимо, у нее был немалый опыт в таких вопросах.

Милан смотрел в бездонные лазурные небеса.

На площади вновь воцарилась тишина.

– Торжество справедливости в конце любой войны – это иллюзия, – разнесся над площадью звучный, будто созданный для приказов, женский голос. Голос, выкованный жизнью в непрерывных сражениях.