Немного отдохнув, Алексей поднял голову и огляделся. Чердак напоминал длинный двухскатный шалаш. Одна торцевая стенка заделана наглухо, в другой прорезано небольшое, переплетенное крест–накрест рамой окно. Каркас крыши сколочен из крепких занозистых тесин, кое–где перетянутых венцами неошкуренных стропил. В углу валялись два деревянных ящика и рассохшийся бочонок со сбитыми ржавыми обручами, у конька, почти во всю длину, висели на веревке золотистые пучки мелкого лука–севка и тощие снопики высушенных трав. В стороне, у дымохода, на куче сухих веников, подрагивая малиновым, свисавшим набок гребешком, дергая клювом, растопырив обвисшие крылья, стоял белый петух. В кровле и под ней, в полу чердака, в середине, зиял четырехугольный проем от провалившейся внутрь печной трубы.

Бахусов встал.

Петух заквохтал и, неторопливо перебирая желтыми чешуйчатыми лапами, сошел с кучки веников и степенно направился в угол. Моряк нагнулся и заглянул в оконце. Как ни странно, стекло не разбилось, и сквозь него он увидел уходящую вдаль серую равнину. Океан был пустынен и спокоен, только небольшие язычки волн изредка еле–еле лизали стекло. Алексей отошел от окна и высунулся в пролом. Снаружи крышу покрывал шифер. В двух метрах внизу все та же похожая на слоновью кожу вода, но теперь гладкая, без морщин и валов. Далеко, приблизительно в миле–двух, виднелись ярко освещенные солнцем утесы острова, у которого днем стоял сейнер… «Вынесло через пролив в океан, — подумал Бахусов. — Начался прилив, а скорость его здесь четыре–пять узлов. И вот с этой–то скоростью домик сейчас и дрейфует по воле волн». Он огляделся, но нигде, куда хватало глаз, не было никаких судов.

Бахусов прошел в угол и сел на заскрипевший под ним ящик. Только теперь он почувствовал, что страшно замерз и его бьет, как в лихорадке, мелкая дрожь. Он охватил колени руками и положил на них голову. Как же все чудовищно нелепо произошло! И Генка… Бедный Генка! Несмотря на различие характеров — местные острословы звали их Шустрик и Мямлик, — они очень любили друг друга. В школе сидели за одной партой, в мореходке спали рядом. И на тебе! Невозможно поверить. В течение какого–то часа не стало человека, замечательного толковою пария, хорошего товарища! Бахусов вспомнил, как на первом курсе они в знак вечной дружбы сделали одинаковые татуировки, за что их потом крепко «продрали» на комсомольском собрании А ведь еще сегодня утром договаривались по окончании путины поехать в отпуск к Генке домой под Уссурийск, где его отец работал в леспромхозе. Порыбачить, побродить с ружьишком по распадкам и падям дремучей тайги, по тем местам, где когда–то водил Арсеньева верный следопыт Дерсу Узала.