Но если так, вопросы закала и глубины предъявляемой нам иррациональной позиции и вправду получают решающее значение. А в таком свете подлинная религиозная вера неизмеримо предпочтительней суеверия. С другой стороны, суеверие несравнимо по ценности и с выверенной, глубокой научной трезвостью. Суеверие в принципе — плод поверхностной, несамостоятельной души и мысли. Рождается оно неспособностью «среднего человека», объективно и сознательно «такого, как все», к принятию бытийной ответственности, к самостоятельности, свободе. Проблематику эту классически выразил Достоевский в «Легенде о великом инквизиторе». В нашем веке о «бегстве от свободы» среднего человека немало писали. «Человек среды» (или «компактного большинства», «толпы», «массы») — в отличие и от народной личности, и от интеллектуала внутренне скован. Он решает основные вопросы жизни более имитативно, пассивно, чем самостоятельно и свободно, и охотно передоверяет большую ответственность различным авторитетам. Так было, с известными модификациями, во все эпохи, и новейшее время лишь интенсифицировало установки «человека среды», определив ими большинство культурных явлений.

В суеверии воплощается мощная тенденция массового воображения ставить между человеком и последними вопросами жизни таинственных и всемогущих посредников — от инопланетян до реального, но не менее загадочного по сути фюрера или вождя. На них и возлагается решение непосильных задач и тяжесть выбора в тревожащих всех ситуациях (ведя себя как все, «человек среды» и полагается на выбор, делаемый «за всех» кем-то со стороны). Посредники — промежуточный, как бы амортизирующий, слабо персонифицируемый, но личностный слой, который массовый человек интуитивно воздвигает между собой и риском и угрозами бытия, его непомерным для себя личностным вызовом. Предстояние верующего перед Богом, как и самостоятельное решение атеистом или агностиком важнейших земных вопросов, требует — в разной степени — ответственности, неотделимой от риска. Поступая как все, «средний человек» идет, как ему представляется, по линии максимальной безопасности (на деле, разумеется, иллюзорной), но психологически (до поры) самой комфортной.

Посредникам, на которых он полагается, не «предстоят» — напротив, сам способ их существования связан с периферией зрения человека. Обитают они или склонны являться в самых глухих и заброшенных уголках Земли, связаны с ее заповедными зонами (типа Бермудского треугольника) либо, если это земные посредники, как бы рассеяны в духовной и в политической атмосфере. Действия посредников непредсказуемы, к ним относятся, в сущности, как к судьбе, от которой можно ждать величайших благ, но и несчастий. Популярная маска инопланетянина — чудовище с добрым сердцем — хорошо отражает двойственность работы массового сознания (сказочными аналогами ее могут служить герой «Аленького цветочка» С. Аксакова или какая-нибудь царевна-лягушка). Не менее типично распределение функций между добрыми и злыми посредниками (прототипы здесь — полярные магические силы фольклора). Самый несимпатичный разряд посредников составляют все же мифологизированные фигуры харизматических лидеров. Архетип «Старшего Брата» при желании можно проследить во всей исторической цепи «посредничества», начиная с поклонения духам предков. В этой фантасмагорической культурной цепи он выступает как сквозная ключевая фигура. Как у Оруэлла, так и в реальной действительности Старшему Брату обычные люди лично и личностно не предстоят. Это он отовсюду наблюдает за ними глазами бесчисленных своих изображений и видит насквозь. Человек же постоянно ощущает его вездесущие в основном боковым зрением. Как и следует посреднику, Старший Брат по существу анонимен и персонифицируется трафаретными масками. С посредником невозможно заключить Договор, получить от него Завет, ибо ситуации эти предполагают относительную свободу и сущностное сходство сторон. Посреднику можно только пассивно вручить собственную свободу, не требуя ничего взамен. Это — иные отношения, чем при свободно и ответственно избираемом смирении перед высшим: ученичестве, послушничестве или других формах вхождения в мирскую духовную общину либо Церковь.