Тут же из-за напоминающего редут ресепшена, где сидела девица в копне кудряшек, его попросили расписаться в журнале, надеть халат и переменить обувь. Илья в жизни столько не расписывался во всяких графах и формулярах, как за эти несколько недель, и не удивился бы, если Варенька перед тем как пустить на общее ложе, предложила ему поставить закорючку в бланке учета или потребовала «розовый билетик»159.

За «редутом» находился стеллаж с коричневыми похожими на раздавленных клопов шлепанцами, какие дают в больнице, и больничного же фасона халатами, сложенными в стопку как для продажи. Над ними доминировал барельеф вооруженного винтовкой красногвардейца со скуластым лицом, смотревшего на чахлый трахикарпус160, над которым вились серые мушки.

В глубине этого больнично-воинственного фойе у ступеней короткой лестницы Илью поджидал угрюмый молодой человек в очках с роговой оправой, надетых, вероятно, специально, чтобы выглядеть старше своих лет. От этого его внешность еще сильнее кричала о грешной юности, не побрезговавшей отобрать очки у какой-то древней старухи, видимо, оказавшей сопротивление, поскольку на щеке отрока алела свежая ссадина. Он был молчалив и груб, не желал здороваться, поддерживать разговор и скрывать досады, вызванной утренним визитером, и вообще миром, занятым лишь тем, чтобы его изводить. Короче, юноша во всей красе своей юности.

Пройдя широкими коридорами без окон, вид которых внушал ощущение опасности, они оказались в ярко освещенной лаборатории с низким потолком и кафельным белым полом, большую часть которого занимал неглубокий круглый бассейн, наполненный до краев водой. В нем находились двое, мужчина и женщина лет по тридцать, неспортивного рыхлого сложения, с незапоминающимися лицами, бывшими, скорее, данью человеческой анатомии, нежели высокому духу — среднестатистические граждане, которых можно встретить у бакалеи, в кинотеатре, в трамвае — где угодно, столько их развелось на свете. Эксперимент, наверное, требовал именно такого подхода, а может, более ценные экземпляры общество просто не желало растрачивать на него.

Над бассейном в свете ртутных ламп клубился жидкий парок, питавший сыростью воздух. С ним боролась гудящая труба вентиляции, добавляя к запаху старой бани мерзкие холодные сквозняки, гуляющие по полу. Вдетые в разношенные шлепанцы ноги тут же заявили протест, желая ворсистого ковра, песка, паркета — чего угодно, лишь бы не топтать мертвый кафель. Илья невольно потер одну о другую, стоя с растерянным глупым видом, глядя на полуобнаженных подопытных человеков, которых, судя по всему, происходящее нисколько не занимало.