— Камни испытывают все то же, — раздалось над ухом юноши, вздрогнувшего от неожиданности. — Только процесс происходит медленнее. Они, как и мы — рождаются, сознают свою идентичность и сходят в круговороте бытия, воплощаясь в других камнях, пока ложность индивидуального Я не станет очевидной и ясной. Отличие составляют горы, но это сложно объяснить словами.

Учитель иногда вспоминал про свою роль и делился мудростью — как правило, в самый неподходящий момент.

— Да, сэнсей, — только нашелся ответить юноша, прокручивая пленку назад: уж не взболтнул ли он мысль вслух. Смущением Керо можно было дробить орехи.

— Кажется, я нашел ответ на вопрос, так волновавший меня в эти дни, — «и ночи», тут же добавил Керо. — Понятое мной отмечено печатью невероятности, — вещал Нишикори, прохаживаясь по номеру, в свойственной ему витиеватой манере средневекового правоведа.

К словам он относился бережно как к жемчужинам, с упоением пересыпая их в своей ментальной шкатулке — или, лучше сказать, в сундуке размером с амбар, вмещавшем массу полезных штук, о которых пишут наугад щелкоперы-фантасты и псевдо-визионеры всех мастей. В монастыре Керо заставляли читать множество трудов этих расплодившихся проходимцев, чтобы привить от ложного знания. Иногда оно было… весьма увлекательно. Он бы под пыткой никому не признался, что сам не свой от «Таинственного острова» Жюля Верна и даже помышлял украсть книжку из монастырской библиотеки, после чего в раскаянии три ночи просидел лицом к стене. (После «Мадам Бовари» Флобера он сидел перед стеной шесть.)

Предметы мебели, стоявшие на пути Нишикори, были сдвинуты к стенам, чтобы он на них не натыкался. Японец так и не понял назначения сумасшедшего количества безделушек, собранных в одном месте. Трюмо приводило его в бешенство, остальное раздражало в различной степени. Значительным прогрессом стало освоение вертящегося рабочего кресла, изобретенного гораздо позже его первого воплощения в безымянной северной деревушке, что вполне его извиняло. Единственной же бесспорно положительной частью «люкса» японец упорно считал ванную, так что, отвлекаясь по естественной нужде от занятий, он ворчал о том, чтобы съехать в какое-нибудь «нормальное место» с этого «портового склада», лишь бы там было «сие чудо городского обихода».

Повисла минута неловкой тишины. Точнее, неловкость чувствовал Керо, который был отчего-то убежден, что должен всегда отвечать на слова учителя, хотя последний так вовсе не считал.

— Вот ответ: вблизи нас находится не менее двух искомых. В этом заключено все дело. Там, на сто сороковой долготе169, — он показал трубкой на восток, — это невозможно определить, а здесь совершенно ясно.