Керо чувствовал себя опозоренным. Развалиться на ковре перед учителем как собака… Кошмар! Он болванчиком вскочил на ноги и почтительно поклонился, не смея поднять глаза, и так остался стоять, пока его патрон расправлялся с очередным бутербродом.

Нишикори раскурил трубку и удовлетворенно откинулся на спинку дивана.

— Ты бы мог изобрести сон, если бы его не придумали до тебя, — тяжелым басом произнес он с необычным добродушием в тоне.

Керо решил на него не покупаться, считая провинность слишком тяжелой. Скажем прямо, ему вообще было не до нюансов.

— Простите, учитель, — промямлил он во впалую грудь, глядя на зеленые ромбики ковра, плывущие в ворсистом бежевом океане.

Тут, будто на грех, он почувствовал адский голод, неуместный как жаба на подушке, и громко сглотнул слюну. Ароматы накрытого к завтраку стола были сногсшибательны.

Нишикори еще какое-то время держал паузу, которой, казалось, не будет конца. Если бы Керо посмел посмотреть ему в лицо, то с удивлением обнаружил бы на нем усмешку.

— Что же, считай, что твоя провинность исчерпана, — наконец смилостивился он. — Ешь.

К своему удивлению, вышедший из оцепенения Керо обнаружил на столике второй прибор, включая кучу неудобных стальных предметов на крахмальной салфетке, к которым никак не мог привыкнуть.

Вряд ли Нишикори руководствовался гуманными соображениями, когда, отложив трубку, приступил к поглощению блинчиков с вареньем, но юноша почувствовал себя гораздо свободнее, увидев, что патрон занят своими делами и не собирается развивать скользкую тему дисциплины. Он почтительно подошел к столу, опустился на колени и вцепился сразу в три куска ветчины, выложенной веером поверх нарисованного луга с косцами. Счастье было так близко…

— Ты должен научиться есть вилкой, — тут же все испортил Нишикори, указывая подбородком на чайник.

Керо с сожалением отложил ветчину, вытер руки о салфетку и почтительно налил учителю чаю.

После чаепития Нишикори сел на пол лицом к двери, взял со стула газету, пробежал глазами передовицу, а затем отринул ее, взял другую и тоже не стал читать, переключившись на третью.

В номер постучали — меленько и гадко, будто не для того, чтоб ему открыли, а посмеяться над постояльцами. Нишикори насупился — его лоб наехал на лицо, а глаза совершенно сузились, так что было не ясно, видел он ими что-нибудь, кроме изнанки век, или нет. Керо, нормально поесть которому, видимо, было не суждено, разочарованно поплелся к двери.

Не успел он к ней подойти, та начала сама собой открываться. Послышался стон заунывной песни, от которой у юноши зачесались уши. Он невольно обернулся на патрона, но тот все так же сидел, напоминая одетый в кимоно камень, к которому ветром прибило «Правду». Песенка стала громче, дверь полностью раскрылась, а между тем, за нею никого не было.