– Здесь нет обмана. Тебе дана задача, в тебе поселилась Сила, чтобы ее исполнить, что и приведет к развилке дорог, о которой я тебе говорила: в ту сторону… – ее рука указала направо, – или в эту. – Она махнула налево. – Далее этого выбора пути мое предвидение молчит. Но я думаю, ты выберешь мудро. Паура! – Она повысила голос, и женщина, приблизившись, встала перед ней на колени, как и Турсла.
– Паура, вот Турсла, дочь бабочки, наполнилась, о чем, согласно обычаю, надобно известить Дом и клан.
– Но она… она не сделала выбора, не танцевала под луной! – возмутилась Паура.
– Ее отослала прочь моя мудрость, Паура. Ты оспариваешь ее? – холодно вопросила Мафра. – Она ушла в ночь с моего благословения. Она искала – и волей Вольта обрела – то, что открыло мне прозрение. И вернулась наполненной. Я распознала это дарованной мне Вольтом Силой и теперь возвещаю об этом.
Паура снова открыла рот, словно хотела заспорить, но промолчала. Мать сказала свое слово, сказала, что Турсла наполнена. Никто не посмел бы оспорить ее прови́дения. Паура покорно склонила голову и поцеловала протянутую ей руку. Отступая, она не сводила глаз с Турслы, и девушка чувствовала, что, склоняясь внешне перед суждением Мафры, она упрямо таила в душе сомнения.
– Мать клана, – быстро заговорила девушка, как только уверилась, что Паура уже не расслышит ее шепота. – Я не знаю, чего от меня ждут.
– Вот что я скажу тебе, дитя-бабочка. Скоро явится призванный Уннанной – не голосом и не посланием, а самим ее призывом. Его кровь откликнется на призыв и удержит его, как петля силков. Но то, для чего его призовут… – Голос Мафры изменился. – Это в конечном счете смерть. Если на землю перед святилищем Вольта прольется кровь, она возопиет громким голосом. И ее зов навлечет на нас огонь и сталь из внешнего мира. Народ Тора погибнет, Торовы топи станут пустым и про́клятым местом.
Мы числим своих детей плодами, принадлежащими всем – и никому в отдельности. Не так во внешнем мире. Там они живут не кланами Домов, а малыми семьями. Ребенок в беде взывает только к двоим – к той, что дала ему жизнь, и к тому, кто наполнил ее при выборе. Нас дивит и пугает такой отказ от поддерживающих нас уз – но они все так живут.
Но этот непохожий на наш обычай дарует им иные узы, непонятные нам. Воистину удивительны те узы. Того, кто поднимет руку на дитя и его мать и на того, кто ее наполнил, преследуют со свирепостью вак-ящера. Тот, кого призовет для своих целей Уннанна, – сын, пожалуй, самого опасного для нас во внешнем мире человека. Я страшусь за наш народ, дочь бабочки. Правда, что нас становится меньше: детей, рождающихся после выбора, можно перечесть по пальцам одной руки. Но это наша печаль и, быть может, воля самой жизни. Принести сюда новую кровь… нет.